Я сделала, как просила Марджи, удалив все реплики. Потом повернулась к Дэну — он стоял у окна, вглядываясь в темноту, — и сказала:
— Теперь можешь прочесть.
— Ты хочешь сказать, после того как ты удалила лишнее…
— Дэн…
— Знаешь, я слышал, как ты стучала одной клавишей. Несомненно, это была клавиша «Удалить».
— Я всего лишь убрала несколько замечаний Марджи.
— Потому что не хотела, чтобы я их видел. Потому что ты все равно что-то скрываешь, как скрывала все эти тридцать лет.
— Послушай, я знаю, что ты сейчас очень зол на меня. И имеешь на это полное право. Но, пожалуйста, постарайся помнить…
— Что? Что все это произошло тридцать лет назад и я должен вести себя так, будто ничего и не было?
— Я не говорю, что…
— Знаешь, если ты ждешь немедленного прощения, извини… это не ко мне.
Он подошел к шкафу и достал свое пальто.
— Куда ты?
— Ухожу.
— Куда? — повторила я.
— Это имеет значение?
— Нет, но…
— Я ухожу, Ханна, потому что не хочу сейчас находиться с тобой в одной комнате.
Я сникла.
— Хорошо, — тихо произнесла я. — Но разве ты не хочешь прочитать…
Я показала на компьютер.
— Перешли на мой электронный адрес.
Он взял со стола книгу Джадсона и сунул ее под мышку.
— Когда ты вернешься? — спросила я.
— Не знаю, — ответил он, направляясь к двери.
— Марджи ждет ответа по пресс-релизу.
— Я же сказал: пришли его мне, и я пришлю тебе ответ.
Я потянулась к нему:
— Дэн, любимый, я…
Он сбросил мою руку:
— Ханна, я не хочу говорить.
— Извини. Я очень виновата перед тобой.
— Еще как.
Я почувствовала, что мои глаза наполняются слезами:
— Дэн, я не хочу терять…
— Спокойной ночи, — сказал он и вышел.
Я не разрыдалась. Не забилась в истерике. Я очень долго стояла у двери, не зная, что делать дальше.
Наконец я села за письменный стол. Скопировала пресс-релиз и отправила его Дэну. Потом выключила компьютер и громко захлопнула крышку. И снова подумала: что дальше?
Глава восьмая
Дэн так и не вернулся в ту ночь. Я прождала его до трех часов утра и дважды звонила ему на сотовый. Он не отвечал. Когда я позвонила Марджи в полночь — уже второй раз за вечер, — она посоветовала набраться терпения.
— Парень в шоке, — сказала она. — Представь, если бы тебе такую новость преподнесли. Ему нужно время, чтобы переварить и осознать, что все это произошло сто лет назад и ты не заслуживаешь, чтобы тебя повесили, вздернули на дыбу или четвертовали. В то же время ты должна понимать, что он, вероятно, испуган до чертиков: кто знает, как отнесутся к этой истории руководство госпиталя, его пациенты… да те же дружки из гольф-клуба…
— Но он-то как раз предстает лишь в роли обманутого мужа, это я выгляжу гарпией, потаскухой… да и заслуженно.
— Не начинай заниматься самобичеванием, еще не время. Если все сложится, мы сумеем развернуть эту историю и представить тебя в выгодном свете как образцового гражданина своей страны, идеальную жену и хозяйку, уважаемого обществом просветителя… ну и весь прочий хлам, что так ценят в Америке, в тебе увидят женщину, совершившую в молодости ошибку, которую ты признаешь и раскаиваешься в том, что причинила столько боли своим любимым… бла-бла-бла…
— Тебя послушать, так из всего можно извлечь прибыль.
— Ты должна понять только одно: для медийщиков ты интересна только тем, что твоя дочь до сих пор считается пропавшей без вести, а ее любовник-доктор имеет собственное телешоу и по-прежнему находится под подозрением в связи с ее исчезновением. Все. Если бы Лиззи уже нашли — лучше бы, конечно, она и вовсе не пропадала, — внимания к твоей персоне было бы раз в пять меньше, чем сейчас. Просто теперь у них есть новый информационный повод:
Я звонила ему — и, как и обещала Марджи, он оказался на высоте.
— Из всех крупных ошибок, что я совершал в своей жизни, а их было немало, — сказал он, — самой серьезной было то, что я послал к тебе этого страшного человека.
— Ты не должен ни в чем себя винить, отец. Это было мое решение — переспать с ним. Как и решение поддаться его угрозам и везти его через границу.
— Ты слишком великодушна.
— Нет, дело вовсе не в этом. Просто столько лет прошло. В любом случае, ты искупил свою вину, я искупила свою. Или, по крайней мере, думала, что искупила.
— Но эта книга — сплошная ложь, не говоря уже о том, что отвратительно написана.
— Не думаю, что «честные и справедливые» сотруднику «Фокс ньюс» будут так уж придирчивы к литературному стилю. Они увидят только бывшего «метеоролога», переродившегося в ручную собачонку Джорджа Буша, запретный роман, радикализм презренных шестидесятых и — что очень кстати — связь между прелюбодейкой-матерью и пропавшей дочерью, которую, возможно, убил женатый любовник, он же звездный доктор. И кто после этого скажет, что история не повторяет себя…
— Я уже говорил Марджи, что сделаю все от меня зависящее, как только она скажет. Я даже с радостью дам интервью правым СМИ. Мы не будем сидеть сложа руки и не позволим им заклевать тебя.
— Мне давно следовало бы рассказать тебе о том романе, — сказала я.
— И что бы это дало? В конце концов, твоя личная жизнь — это
— Теперь она стала достоянием общественности.
Свой разговор с отцом я передала Марджи.
— Вот видишь, я же тебе говорила. И кстати, среди прочих достоинств твоего отца я бы хотела отметить то, что он охотно признает свои ошибки. Знаешь, какая это редкость… особенно среди мужчин?
