Испытание правдой

Офис Толлмена — на Конгресс-стрит в деловом квартале Портленда — казался каким-то крольчатником, так много в нем было закутков. Стены этого лабиринта были завешаны всевозможными постерами — от старой увеличенной фотографии Мартина Лютера Кинга до рекламного плаката экологического движения с Джорджем У. Бушем над кнопкой детонатора, угрожающего взорвать мир; от исторических листовок «Вон из Вьетнама!» до современных «Нет отправке войск в Ирак». Сотрудников было немного — всего четыре молоденькие помощницы, которые казались очень занятыми. Одна из них восседала за секретарским столом, заваленным папками и свежей почтой. Ей было чуть за двадцать, она щеголяла в комбинезоне и притягивала взгляд роскошной копной вьющихся волос. Меня кольнула ностальгия по шестидесятым, когда мы с девчонками с таким же шиком одевались без всякого стиля.

— Вы, должно быть, Ханна, — сказала она, когда я вошла в приемную. — Грег ожидает вас, пожалуйста, проходите прямо.

В кабинете Грега не было двери — еще одна политическая шалость, — так что стучаться было некуда. Впрочем, он встал из-за стола и вышел мне навстречу, как только я застыла на пороге.

— Добро пожаловать, Ханна, — сказал он, протягивая мне свою длинную костлявую руку. — Я так рад тебя видеть, и не только потому, что, как я уже сказал по телефону, твой отец — последний из великих мыслителей, но еще и потому, что глубоко уважаю твою позицию и восхищаюсь тем, как ты держишься во всей этой отвратительной истории.

— Даже несмотря на то, что я отказалась просить прощения?

Он показал на плетеный стул, приглашая садиться. Стол был завален бумагами. Похоже, в его юридической практике расшивка документов по папкам не считалась приоритетом.

— Это был умнейший ход, и не только с чисто этической точки зрения. Если бы ты попросила прощения, то тем самым официально признала бы свою вину. А так мы имеем классическую ситуацию «он сказал/она сказала». Это не означает, что федералы не придут за тобой, особенно с высочайшего благословения преследовать всех, у кого в прошлом есть хотя бы намек на радикализм. Но зато это существенно затрудняет задачу сфабриковать против тебя дело. Так вот, вчера я пошел и купил книгу Тобиаса Джадсона — чего, поверь, мне совсем не хотелось. Противно сознавать, что кладешь деньги в карман этого святоши. Но мне, разумеется, необходимо было посмотреть, против чего мы будем бороться… помимо плохой прозы, конечно. Меня не удивляет, что ему удалось опубликовать это дерьмо только в правом издательстве. Назвать это не дерьмом, а патокой не могу, потому что не хочу оскорблять патоку. Тем не менее, книга продается — вчера в топ-сотне «Амазон» она была на двадцать восьмом месте… и не то чтобы я слежу за этими рейтингами. Еще бы, она получила такую рекламу — и все благодаря исчезновению твоей дочери, которое оказалось весьма кстати для Джадсона… нет, конечно, я не хочу сказать, что он так цинично воспользовался чужим горем.

Он вскинул брови, как Гручо Маркс. Я решила, что Грег Толлмен мне определенно нравится.

— А теперь, хотя я не сомневаюсь, что тебя уже тошнит от этого, мне бы хотелось выслушать всю историю от начала до конца — буквально с того момента, как Джадсон ворвался в твою жизнь тридцать с лишним лет назад.

Грег Толлмен оказался прямо-таки мастером перекрестного допроса, особенно когда вскрывал многочисленные пласты моей истории, обнажая глубинные конфликты.

— После того как между вами случилась первая близость, ты говорила ему, что испытываешь чувство вины?

— Конечно.

— И что он ответил?

— Он обвинил меня в том, что я раба «буржуазных ценностей».

Грег Толлмен усмехнулся:

— Это обязательно надо упомянуть во время очных дебатов.

— Я еще не приняла решение.

И снова хитрая улыбка на лице Грега Толлмена.

— Даже сознавая, что для тебя это единственный шанс прижать его к стенке?.. Ты когда-нибудь делала аборт? — вдруг спросил он.

— Нет.

— Как ты думаешь, Джефф когда-нибудь уговаривал свою подружку сделать аборт?

Я слегка опешила от такого вопроса, о чем и сказала.

— Извини за прямоту, — кивнул Толлмен, — но по опыту могу сказать, что у наиболее активных пролайферов зачастую свои скелеты в шкафу, они и занимают такую экстремальную позицию, потому что сами наворотили дел, за которые им теперь очень стыдно.

— Мне о скелетах в прошлом Джеффа ничего не известно, но даже если бы я что-то знала, все равно не позволила бы вам использовать это против него.

— Даже притом что команда Джадсона может привлечь его на свою сторону?

Я опешила.

— Я не верю в то, что он может публично выступить против меня, — сказала я.

На самом деле я могла в это поверить, особенно после разговора, который у нас состоялся сегодня утром. Это было около половины девятого, и я проснулась в своем гостиничном номере в Бостоне — к счастью, одна. Ну, если честно, счастья в этом никакого не было. После трех виски с «прицепами» детективу Лиари чуть ли не на руках пришлось тащить меня до отеля. Лиари пообещал мне, что сам не сядет за руль (он победил в алкогольном состязании, выпив втрое больше меня) и поедет домой в Бруклин на такси. Когда мы подошли к дверям отеля «Оникс», я совершила нечто невообразимое — разумеется, в алкогольном угаре. Я поцеловала его. И это был вовсе не дружеский поцелуй в щечку, а настоящий, глубокий поцелуй. Он откликнулся с подобающим энтузиазмом, но уже через какое-то мгнобение мягко высвободился из моих объятий.

— Идея хорошая, что само по себе нехорошо, — тихо произнес он.

Я снова притянула его к себе:

— Не думай, просто…

Он взял меня за плечи:

— Я сам этого хочу. Но — и это «но» не обойти — у нас довольно строгие правила, не допускающие отношений с лицом, вовлеченным в расследование…

Я поцеловала его.

— Я никому не скажу, — прошептала я.

— Ханна…

Я снова поцеловала его:

— Это будет всего одна ночь…

— Ханна…

— И утром я буду по-прежнему уважать тебя.

Он подавил смех.

— Я никогда не выходил за рамки, — сказал он.

Я снова поцеловала его:

— Не уходи…

Он взял меня за руки.

— Я позвоню тебе утром, — сказал он, — проверю, как твое похмелье.

Потом, коснувшись моего лба легким поцелуем, проводил меня во вращающиеся двери отеля. Когда я обернулась, он помахал мне рукой и ушел в темноту.

Я дошла до номера, кое-как открыла дверь, разделась, юркнула в постель и сразу отключилась. Очнулась я только утром. В окно струился слабый свет. Часы на прикроватной тумбочке показывали шесть пятьдесят две. Голова раскалывалась. Но чувство вины заглушало даже эту боль.

Не думай, просто…

Я накрыла лицо подушкой. Угораздило же меня покуситься на бывшего иезуита, который к тому же расследует дело об исчезновении моей дочери. Высший балл за глупость… с учетом того, что сейчас творится вокруг меня.

Я перевернулась на другой бок, в надежде, что сон позволит мне забыться еще на несколько часов.