колонки, и каждый неоконсервативный мудрец в этой стране — от Коултер до Брукса и Кристола[67] — воспользовался шансом облить тебя грязью и лишний раз подчеркнуть, что ты воплощаешь в себе всю аморальную и гедонистическую сущность шестидесятых. Одни стыдят тебя за отказ просить прощения, другие анализируют, способно ли наше поколение отвечать за свои поступки, и, кстати, есть даже парочка статей в твою поддержку… но они напечатаны в левых малотиражных изданиях вроде «Нейшн» и «Мазер Джоунс», которые в основном адресованы новообращенным. В любом случае, я бы хотела, чтобы ты прочитала все…
— В этом нет необходимости. Я уже в курсе того, что обо мне наплели. И больше не желаю читать о своих грехах.
— Как знаешь. Я просто хочу, чтобы ты знала содержание этих статей, на случай, если Джулиа или Джадсон выудят какую-нибудь цитату…
— Я уже решила, как отвечать на это.
— Поделись.
— Они вправе писать обо мне все что угодно. И хотя я могу и не соглашаться, я все равно это принимаю. Но моя совесть чиста в том, что касается законности моих поступков.
Она задумалась.
— Неплохо. Но это помойное телешоу, а не конституционный Конвент 1787 года, и, если ты начнешь выступать, как Томас Джефферсон, это не прокатит. Поэтому я предлагаю следующее…
Мы еще раз пробежались по сценарию, внося последние штрихи, выявляя потенциально слабые места, ужесточая мои возражения и аргументацию.
Принесли заказанную еду. За суши мы почти не разговаривали. По обоюдному молчаливому согласию мы старательно избегали больной темы — Марджи просто спросила, легче ли мне стало после уик-энда в Мэне, и лишь однажды вслух задалась вопросом, возможно ли такое, что Дэн вдруг одумается и вернется домой.
— У него «любовь», — сказала я. — И с чего вдруг он побежит обратно к той, которая не только предала его, но и выставила посмешищем в глазах приятелей по гольф-клубу?
— Вряд ли он улучшил свой имидж, когда ушел от тебя к твоей лучшей подруге.
— Наоборот, теперь он выглядит настоящим мачо, ведь его добиваются сразу две женщины. Что может быть лучше для его эго?
— Знаешь, я всегда думала, что Дэн — один из тех редких мужчин, у которых отсутствует эго.
— Он хирург, и у него, разумеется, есть эго. Проблема в том, что он всегда скрывал его. До последнего времени — пока я наконец не дала ему шанс воспользоваться им против меня.
— Ты опять взялась за самобичевание.
— Ну, что еще нового?
Мы управились с суши, щедро запивая его водкой, после чего вернулись к работе над интервью. Ближе к девяти вечера Марджи заметно сникла — последние силы, которые в ней еще оставались, стали покидать ее.
— Думаю, мне лучше лечь, — сказала она, прикладываясь к подушке, еще более жалкая, чем прежде.
— Давай я помогу тебе.
— Еще не хватало. Позволь мне сохранить хотя бы каплю достоинства. Но, прежде чем ты уйдешь, запомни две вещи, которые тебе пригодятся завтра. Первое: ты здесь жертва, но тебе нужно пройти по тонкой грани, не давая себя опустить и в то же время не опускаясь до истерики. Второе: то, о чем мы говорили, по-прежнему прорабатывается, и, похоже, все получится.
— Ты хочешь сказать, что есть сомнения?
— Кое-какие заминки, — сказала она и объяснила, в чем дело. — Завтра мы все узнаем точно.
— А если не сработает?
— Нам остается лишь надеяться, что суд общественного мнения примет твою сторону.
Расставаясь с Марджи, я попыталась обнять ее. Но она решительным жестом остановила меня и сказала:
— Если ты это сделаешь, я совершу какую-нибудь глупость. Например, разревусь. А мне сейчас нельзя раскисать.
Возвращаясь на такси в отель, я попыталась представить себе жизнь без Марджи: как это я проснусь утром, зная, что уже не услышу ее голос в телефонной трубке; сознавая, что вместе с ней ушла часть моей жизни. Неужели это и есть печальная сторона возраста — когда близкие люди уходят один за другим, пока не настает твоя очередь покинуть сцену?
Слезы, которых я все ждала, так и не приходили, хотя я знала, что они будут, но позже. Я обхватила себя руками, пытаясь унять внутренний озноб. Усталость, которую заглушили три дня, проведенные у моря, вернулась, а вместе с ней и какой-то ступор, от бессилия перед страшной реальностью.
В отеле я сразу поднялась к себе в номер и уснула в считаные минуты. Проснулась перед самым рассветом. Открыв шторы, я смотрела на Манхэттен, медленно выплывающий из темноты, навстречу новому дню… дню, которого я ожидала с ужасом.
В десять я уже была в офисе Марджи, готовая к генеральной двухчасовой репетиции. Рита и Бен остались довольны моими успехами, в последний раз напомнив о том, что я должна отвечать коротко и ясно и не забывать про визуальный контакт, какими бы неприятными ни были вопросы.
В полдень они попросили меня исчезнуть на пару часов, что я и сделала, убивая время в музее «Метрополитен», где попыталась отвлечься, любуясь шедеврами старых мастеров, египетскими мумиями и восхищаясь утонченностью французских импрессионистов.
В половине третьего я села в такси и вернулась в отель. В номере я переоделась в элегантный черный костюм, который прихватила с собой по совету Марджи. Затем, поборов искушение закурить, спустилась в лобби. Рита уже ждала меня.
— В машине тебя ждет сюрприз, — предупредила она. — Только не вздрагивай.
Я забралась в лимузин и увидела там Марджи. Она была одета в один из своих лучших деловых костюмов. Он, конечно, висел на ее истощенной фигуре, как на вешалке. Чтобы скрыть землистый цвет лица, она немного переборщила с макияжем.
— Ты что, рехнулась? — воскликнула я.
— Окончательно… и да, мой онколог сделал мне строгое предупреждение. Да пошел он, в конце концов. Я не пропущу это шоу ни за что на свете. Сегодня утром мы получили хорошие новости.
— О?..
— Угадала. Все получилось.
— Ты уверена?
— Послушай, я лишь передаю тебе то, что узнала от людей Хосе Джулиа. Но они сказали, что это верняк.
Рита села впереди, рядом с водителем, и мы тронулись в западную часть города.
— Ты уверена, что сможешь продержаться пару часов без кислородной маски? — спросила я Марджи.
— Послушай только этого скаута, — сказала Марджи Рите.
— Канистра в багажнике, — ответила Рита.
— Но, знаешь, если я вдруг откинусь в студии, у этого Джадсона будет шанс оживить меня, и тут его слава целителя душ взметнется до небес.
— Зараза ты все-таки, — рассмеялась Рита.
— Это точно, — ответила Марджи.
Мы въехали в туннель Линкольна и выскочили где-то в Нью-Джерси. Телестудия шоу Хосе Джулиа находилась на территории технопарка на окраине Сикокуса.
— Вот где Бог создал дырку от задницы, — сказала Марджи, когда мы подъехали к дверям студии. — Рита, дорогая, если я начну умирать здесь, обещай, что отвезешь меня на тот берег, прежде чем я испущу дух. Не хватало еще, чтобы я сдохла в Джерси.
В вестибюле нас ожидала гиперактивная женщина с планшеткой в руках.
— А вы, должно быть, Ханна! — сказала она, энергично пожимая мне руку. — Джеки Ньютон!
