Испытание правдой

— Да в обоих случаях. А ты ревнуешь.

— Потому что мне тоже хочется быть красивой и опытной.

— Что я говорил на озере?

— Ты просто хотел утешить меня.

— Я говорил правду.

— Хотелось бы верить.

— Твой муж слишком придирается к тебе, не так ли?

— Не совсем.

— И твоя мать тоже?

— Она из тех, кто любит критиковать.

— Грузит по полной… твой отец не раз жаловался мне. И я уверен, тебе нелегко было расти с отцом, который всегда на виду, в центре внимания.

— Особенно со стороны женского пола.

— И что в этом такого страшного?

— Ничего.

— На самом деле ты в это не веришь. Тебе противно думать о том, что твой отец погуливал. Хотя тебе никогда не хватало смелости обманывать своего мужа.

— Откуда ты знаешь?

— Да это у тебя на лбу написано, — улыбнулся он.

Молчание. Я потянулась за сигаретой, закурила.

— Можно еще вина?

Он наполнил мой бокал.

— Я был слишком резок? — спросил он. — Я сказал все, как есть?

— Тебе ведь все равно, даже если и так?

— Кому приятно слушать правду?

— Мне не обязательно слушать то, что я и так давно знаю.

— Как скажешь.

— Ты, наверное, считаешь меня провинциальной дурочкой.

— Нет, это ты так о себе думаешь. А я… знаешь, ты очень напоминаешь мне мою сестру, Элен.

— Что с ней случилось?

— Элен была очень порядочной женщиной. Возможно, слишком порядочной. Всегда старалась всем угодить, никогда не лезла вперед, тем более со своими нуждами и амбициями. Невероятно яркая женщина — magna cum laude[34] Оберлинского колледжа, — но связала себя бесперспективным браком с каким-то бухгалтером. За четыре года нарожала троих детей и совершенно погрязла в быту. Ее муж, Мэл, оказался из тех недоумков, которые считают, что место женщины на кухне. Вместо того чтобы сделать трудный и опасный шаг, вырваться на свободу, она решила терпеть этот брак. И постепенно впала в глубочайшую депрессию. Мэл — тот еще мерзавец — своими насмешками только доводил ее. Он даже грозился упечь ее в психушку, если она не выкарабкается из депрессии. Она рассказала мне об этом за три дня до того, как ее автомобиль слетел с трассы у побережья озера Эри. Врезался прямо в дерево. Она не была пристегнута ремнем безопасности…

Он замолчал, уставившись в свой бокал.

— Копы нашли на приборной панели записку, написанную ее красивым почерком: «Простите, что была вынуждена так поступить, но у меня постоянно раскалывается голова, а жить с больной головой очень трудно…»

Он выдержал паузу и снова заговорил:

— Через месяц после самоубийства Элен меня арестовали за участие в чикагских беспорядках, которые полиция глушила гранатами со слезоточивым газом. А спустя еще два месяца я вернулся в Колумбийский университет, где возглавил осаду здания администрации. И да, смерть моей сестры и эти события тесно связаны. То, что с ней случилось, повлияло на мои взгляды, я стал радикалом, мне хотелось броситься на любого конформистского говнюка в этой стране. Так уж устроена Америка — если мы не упираемся, покорно исполняем навязанные нам роли, общество крушит нас, давит. Вот против чего борются такие, как я и твой отец. Элен пыталась вырваться на свободу. Элен погубили. И тебя ждет та же судьба, если ты не будешь…

Его рука скользнула по столу, и наши пальцы сплелись.

— Если я не буду что? — спросила я почти шепотом.

Он крепче сжал мои пальцы:

— Если ты не будешь бороться за свою свободу.

— Я не знаю, как это делать.

— Это легко, — сказал он. — Ты только…

И тут он поцеловал меня, прямо в раскрытые губы. Я не сопротивлялась. Наоборот, весь день мне так отчаянно хотелось поцеловать его, что я просто ошалела. Мы сползли со стульев и оказались на кушетке. Он уже был сверху. Я расставила ноги и тесно прижалась к нему, чувствуя, как отвердел его пенис под тканью джинсов. Он задрал мне юбку. Ногтями я впилась ему в спину, мой язык блуждал в самых глубинах его рта. А потом…

Потом… захныкал Джеффри.

Поначалу я пыталась не обращать внимания. Но когда кряхтение сменилось полноценным воплем, я оцепенела.

— Славно, — выдохнул Тоби, скатываясь с меня.

— Извини.

Я спрыгнула с кушетки, одернула юбку и бросилась в спальню. Джефф успокоился сразу, стоило взять его на руки. Я прижала его к груди, сунула в рот пустышку. Потом села на кровать, укачивая сына, а голова шла кругом, и вездесущее чувство вины все сильнее сжимало свои тиски. Меня охватил панический ужас.

— Ты как там? — позвал Тоби из соседней комнаты.

— Все хорошо, — откликнулась я. — Еще минутку.

Убедившись в том, что Джефф засыпает, я осторожно опустила его в кроватку, накрыла одеяльцем и долго смотрела на сына, вцепившись в решетку кровати для опоры.

Я не могу это сделать… я просто не могу.

Открылась дверь. Вошел Тоби с двумя бокалами вина в руках.

— Подумал, что тебе не помешает, — прошептал он.

— Спасибо. — Я взяла бокал.

Он наклонился и поцеловал меня. Я ответила на поцелуй, но он сразу уловил напряжение.

— Ты в порядке? — спросил он.

— Да.

— Хорошо, — сказал он, целуя меня в шею. Но я повела плечом и сказала:

— Не здесь.

Мы вернулись в гостиную. Как только за нами закрылась дверь спальни, его руки снова оказались на мне. Впрочем, на этот раз я неясно оттолкнула его.

— Что-то не так? — спросил он.

— Я не могу.

— Ребенок?

— Не только…

Я замолчала, подошла к окну.

— Буржуазное чувство вины? — спросил он.

— Спасибо, — сказала я, не оборачиваясь.

— Послушай… — он подошел и обнял меня, — ты что, не понимаешь неудачных шуток?

Я повернулась к нему:

— Я хочу. Но…