— Я хочу, чтобы она была здорова и счастлива. Я взял на себя ответственность и собираюсь до конца сдержать свое слово, — холодно сказал Лоренцо, — но предпринятые мною шаги в этом направлении вызваны беспокойством за ее благополучие, а отнюдь не эмоциями. Не теми чувствами, которых у меня нет.
Хлои ошеломленно смотрела на Лоренцо, потрясенная чудовищностью услышанного заявления. Но она не могла не заметить бурю противоречивых эмоций, которую он тщетно пытался скрыть за внешним спокойствием.
— Это вполне понятно, — осторожно заметила она. — Эмма ведь не твоя кровь и плоть и ворвалась в твою жизнь внезапно и неожиданно. По мере того как она будет взрослеть, все изменится.
Хлои замолчала, надеясь прочесть в глазах мужа какое-то понимание. Она хотела дать Лоренцо время, чтобы он мог хоть как-то оправдаться — хоть как-то! Но он продолжал угрюмо молчать. И Хлои поняла: она должна заполнить эту пустоту, прервать липкое молчание, которое, словно болото, утягивало их обоих на дно непонимания. Хлои не имела права оставить все как есть, иначе ни она, ни Эмма, ни их с Лоренцо будущие дети никогда не узнают настоящей семьи. Они вырастут в атмосфере одиночества и холода, в буре ссор родителей и громовых скандалов.
— Все станет совершенно по-другому, когда у тебя появятся собственные дети, — наконец сказала Хлои. — У тебя будет девять месяцев на то, чтобы привыкнуть к мысли о ребенке. И ты полюбишь его с первого взгляда.
— Нет, — раздраженно покачал головой Лоренцо. — Нет никаких оснований считать, что я полюблю собственных детей. Я буду делать все, что в моих силах, чтобы они чувствовали себя любимыми, — это единственное, что я могу гарантировать. А это самое главное.
— Как ты можешь говорить такое? — ахнула Хлои. — Ты, безусловно, будешь любить собственных детей. Это природный инстинкт.
— Который есть далеко не у каждого, — возразил Лоренцо. — Мы оба знаем это по собственному опыту. Мои родители не любили меня. Моя мать предала меня, когда мне было всего пять лет, отдав моему отцу. Так было предусмотрено условиями их бракоразводного соглашения!
— Но… но ведь это значит… по крайней мере, что твой отец любил тебя, — заикаясь, проговорила Хлои, потрясенная таким всплеском откровений со стороны Лоренцо. — Тебе известно, что он сам захотел взять тебя.
— Я был для него не более чем вещью, — горько произнес Лоренцо.
— Нет, — решительно покачала головой Хлои.
— Только не рассказывай мне о том, каким было мое детство, — нахмурился Лоренцо. — И прежде чем начать рассуждать о природных родительских инстинктах, лучше бы вспомнила о том, как твой собственный отец демонстративно ушел в тот день, когда тебе исполнилось семь лет. А твоя мать? Возможно, она ждала, пока ты вырастешь, но можешь ли ты вспомнить, когда разговаривала с ней в последний раз?
— Почему ты так себя ведешь?! — закричала Хлои. — Почему говоришь такие ужасные вещи?
— Чтобы лишить тебя, наконец, твоих дурацких иллюзий, не имеющих ничего общего с реальной жизнью, — прорычал Лоренцо. — Я дал тебе обещание, что буду хорошим отцом, но не могу обещать чувствовать то, что мне несвойственно.
— Если ты не надеешься полюбить своих детей, тогда почему ты их хочешь?! — закричала Хлои, вскочив вместе с Эммой, которую все еще держала на руках, и отпрянув от него. — Что же ты за чудовище такое?
Она вдруг поняла, что не хочет слышать его ответ. Она не могла ни минутой больше находиться рядом с ним. Крепко прижимая к себе Эмму, Хлои, спотыкаясь, бросилась вон из комнаты, чтобы быть от него как можно дальше.
Лоренцо не сделал никакой попытки удержать ее. Сердце бешено колотилось в его груди, ладони взмокли.
Она назвала его чудовищем… и возможно, была права. Но он никак не мог выбросить из головы воспоминания о детстве. Не мог забыть того растерянного и обиженного мальчугана, которому хотелось только одного — чувствовать тепло и защиту своей матери. Лоренцо ничего не знал о любви. Он никогда не получал ее и никогда не испытывал сам ни к одному живому существу. Он даже не знал, способен ли на это чувство.
Хлои стояла на балконе их с Лоренцо спальни. Сегодня из комнаты открывался довольно хмурый вид на венецианскую лагуну. Стоял пасмурный июньский день, и в серой холодной воде отражалось скучное бесцветное небо.
Почему-то Хлои вдруг вспомнился рассказ Лоренцо об этой лагуне: под спокойной водной поверхностью скрываются коварные невидимые каналы и защитные заграждения, охраняющие город от наводнений.
Она машинально провела параллель с характером мужа. Только сейчас осознав, что на самом деле находится под поверхностью воды, Хлои испытала настоящий ужас. Лоренцо, конечно, не был ангелом, он постоянно твердил о нереальности любви, о том, что весь мир Хлои — всего лишь иллюзия. Однако она никак не могла предположить, что в голове у Лоренцо скрываются настолько чудовищные мысли. Подумать только! Не любить собственных детей! Да как у него язык повернулся брякнуть подобное? Для Хлои дети всегда были самым главным источником надежды, всю жизнь она мечтала стать матерью, создать крепкую семью. Что же это за семья, в которой родители не интересуются собственными чадами?
Лоренцо обещал, что будет заботиться о них и сделает все возможное ради их будущего, но этого Хлои недостаточно. Он должен научиться хоть изредка подчиняться эмоциям, отдаваться чувствам, иначе их брак не приведет ни к чему хорошему.
Казалось, Хлои стояла так целую вечность, глядя на спокойную воду и размышляя об их с Лоренцо отношениях, в надежде, что мягкий морской ветер поможет ее голове проясниться. Но она была не в состоянии думать ни о чем другом, кроме ужасной ссоры с Лоренцо. Она взглянула на мирно посапывавшую Эмму — хотя бы малышка была спокойна в своей колыбели. Пока Эмма не волновалась о подобных вещах, и Хлои даже немного ей позавидовала. Как хорошо быть маленькой и невинной, не знать всех этих горестей и печалей и беззаботно наслаждаться открытиями.
Новость о том, что Лоренцо женился на ней лишь по расчету и даже не верил в любовь, повергла Хлои в шок и невероятно разозлила. Но более чудовищного заявления из уст мужа даже сложно было придумать. Чем больше Хлои размышляла, тем более подавленной и опустошенной она себя чувствовала. Как он мог так просто махнуть рукой на любовь? Как он мог махнуть рукой на самое святое — на детей?
В феврале, в день их свадьбы, когда она узнала, что Лоренцо считает все браки, заключенные по любви, обреченными на неудачу, ее обескуражил его цинизм. Но то, что он не считал себя способным полюбить даже собственных детей, полностью переворачивало все ее представления.
Это был уже не цинизм. Это была полная безнадежность.
Судя по реакции Лоренцо, его детство было невероятно холодным и пустым, но Хлои поняла, что слишком мало знала о его прошлом. Он слишком много поведал ей о чудесном городе, в котором вырос, возможно, поэтому она никогда не замечала, насколько мало он рассказывал о себе самом. Годы его детства были мраком тайны, как только о них заходила речь, Лоренцо переводил беседу в другое русло, всячески избегая упоминаний о родителях. Тогда Хлои пустила все это на самотек, решив не травмировать его. Оказалось, прошлое повлияло на его нынешний мир слишком сильно, и от этого могла пострадать не только Хлои, но и их дети. Этого нельзя было допустить.
Когда она представляла маленького Лоренцо, сердце ее начинало болеть, холодная дрожь пробирала тело и на лбу выступал липкий пот. Ей было невыносимо думать о том, как беззащитный мальчик бродил вокруг огромного роскошного палаццо — драгоценного архитектурного памятника, свидетеля множества поступков многочисленных членов семьи Валенти. Он чувствовал себя потерянным и одиноким. И нелюбимым.
— Если захочешь расторгнуть наш брак, я пойму тебя. — От глубокого голоса Лоренцо, раздавшегося за ее спиной, у Хлои перехватило дыхание.
— Что? Нет…
