тонкую сухую корку земли, возвращать огороду живой вид, и он с удовольствием бил тяпкой. И было радостно, что Света смотрит на него с холма — какой он сильный и быстрый.
Когда Саша подошёл к музею, Гоша и Света были уже там.
— Книжный шкаф Елизаветы Антоновны, — объяснял Гоша, — её личные книги, а на полке — всё, Что она напечатала.
Саша посмотрел на портрет и наконец вспомнил, где он видел Елизавету Антоновну прежде: в Русском музее.
— Понравился портрет? — улыбнулся Гоша. — Это рисовал отец Елизаветы Антоновны, князь Антон Гавриилов. Он любил побаловаться рисованием.
— Антон Гавриилов? — Саша удивлённо повернулся к Свете. — А ты говорила: «неизвестный художник», помнишь, ты показывала в Русском?
— Конечно, неизвестный. Это все знают.
— Но ведь здесь — то же самое?
— Да! — Света посмотрела на Сашу так, словно он сделал великое открытие. — Мазок тот же. И глаза.
— А почему же неизвестный? — Гоша даже обиделся. — Кому надо — всем известный. Князь Антон Гавриилов. Вот же здесь подпись: «Антоха Г.».
— Это князь так подписывался? — Света засмеялась.
— Князь любил пошутить, у нас все знают.
— В Русском музее под таким же портретом написано, что автор неизвестен, — стал объяснять Саша. — Загадка века.
— Вы там скажите, у себя в Русском, — обрадовался Гоша, — у нас его картин много, можем поделиться, хоть с вами, хоть с Третьяковкой. — И Гоша толкнул дверь в соседнюю комнату. — Это прялки, это — наличник от старой избы, я сберёг, когда дом рушили, а вот — картины.
— Это другое… — Света даже поморщилась. — Другая манера. Всё мертво. Их рисовал старательный, но бездарный ученик.
— Ты посмотри ближе, на каждой картине подпись: «Кн. Гавриилов», — заспорил Гоша.
Они подошли ближе, посмотрели в уголок одной картины, потом другой, и Света растерянно проговорила:
— Правда.
— А то сразу — бездарный! — Гоша всё ещё обижался.
Но тут Саша, сам неожиданно для себя, повернулся и пошёл назад, в первую комнату.
— Вы посмотрите, какая здесь подпись! Другие буквы — некрасивые. Картина — лучше, а буквы — хуже, будто человек писать не умеет.
— С этой подписью вообще-то странность произошла, — смутился Гоша. — Её раньше не было, а когда я учился во втором или в третьем классе, она вдруг всплыла.
— Как это — всплыла?
— Вдруг появилась. Учитель Ильин сказал: может, химия красок сработала?
— И всё-таки это совсем разная манера, — твёрдо сказала Света. — Правда, Саша?
— Если узнать, как попала сюда эта работа, можно установить имя автора. Историки всегда поступают так.
— Никак не попала. Она у нас всегда была, ещё при жизни Елизаветы Антоновны. — Гоша вывел их на крыльцо, на яркое солнце и с неудовольствием посмотрел на оранжевую палатку туристов, которая просвечивала сквозь кусты.
— Только пейзаж портят.
— Совсем не портят. Я её в этюде наметила оранжевым пятном.
— И вообще, они мне подозрительны. Особенно рыжий, бородатый. Я к ним подошёл в музей позвать, а он как от меня шарахнется. Я ему говорю: «Мне кажется, я вас где-то уже видел». А он спиной повернулся и быстрей в палатку. А я точно его видел где-то. Я даже с утра фотографии преступников смотрел под этим углом, тех, которых разыскивают. Вроде бы непохож.
Потом, когда Света и Саша шли одни по деревенской улице, Света сказала:
— А мне жалко, что не определить настоящего автора портрета.
«Я попробую», — хотел сказать Саша, но промолчал. План у него был уже готов.
По дороге к белому зданию с колокольней, где был телеграф, Саша составил такую телеграмму:
«Здравствуйте Николай Павлович. Напишите пожалуйста срочно что известно князе Антоне Гавриилове 19 век адресу деревня Гаврилово Новгородской».
— Телеграмму «срочную»? — спросила телеграфистка. — В три раза дороже, зато принесут сегодня.
Отец дал Саше с собой несколько рублей. Сейчас Саша выложил их почти все. На науку.
На следующее утро, когда Саша окучивал на огороде картошку, мимо прошёл Гоша.
— Знаю, что телеграмму послал. Одобряю. И что тётке Евдокии Егоровне помогаешь, тоже одобряю. — И потом, уже тише, спросил: — Как думаешь, могут люди ловить рыбу там, где она не водится?
— Не знаю.
— То-то и оно. Я тоже не знаю.
А после обеда, когда Гоша снова остановился около Саши, к ним подкатил жёлтый «Москвич».
— Гаврилов из Ленинграда где остановился? Ему письмо, — крикнул водитель, не выходя из машины.
— У нас все Гавриловы, — ответил Гоша. — И деревня Гаврилово.
— Александр Гаврилов из Ленинграда.
Саша уже понял, что это ему письмо. И, наверное, от Николая Павловича. Он заторопился к машине.
Николай Павлович своим чётким учительским почерком писал:
«Саша!
Телеграмму принесли в полночь. Я сначала удивился — что за срочность. Сообщаю то, что удалось выяснить по справочникам.
Князь Гавриилов Антон Андреевич (1775–1832) прожил часть жизни в Европе, а часть — в родовом имении, деревня Гавриилово Новгородской области. В Европе интересовался искусством, учился живописи, но рисовал плохо. Похоронив жену, вернулся в Петербург, прожил там около года, затем навсегда удалился в своё имение. Оттуда дважды ненадолго уезжал в Италию. Поездки эти краткостью своею (5–8 дней) у властей вызывали подозрения и толки.
Более известна его дочь — Елизавета Антоновна Гавриилова, общественная деятельница, создатель первой большой школы для крестьянских детей, автор многих статей в российских журналах о народном просвещении. Она замуж не выходила и фамилии не меняла. Захоронена, как и отец, в родовом имении.
Как только узнаю дополнительные сведения, сообщу немедленно. Если объяснишь причину своего неожиданного интереса, буду рад. Береги себя для Крыма.
Твой Н. П.».
Гоша стоял рядом с Сашей и тоже читал письмо.
— Это кто такой — «Н. П.», — спросил он уважительно, — академик какой-нибудь?
— Мой друг, учитель истории.
— Ты смотри, всё узнал, даже что «рисовал плохо». Загадка века!
