Китти обнаружила Берди — как всегда, элегантную, ноги на садовой скамеечке (подложена подушка), лицо приподнято навстречу солнечному теплу, глаза полузакрыты.
— Здравствуйте, именинница, — негромко, чтобы не застать врасплох, приветствовала ее Китти.
Берди тут же открыла глаза и улыбнулась.
— О, Китти, здравствуйте, рада снова видеть вас. — Она спустила ноги со скамеечки. — День рождения еще не настал, да и праздновать я не собираюсь. Восемьдесят пять лет, можете себе представить? — Она без особого воодушевления покачала головой.
— Восемьдесят, и ни на день старше, — заверила ее Китти, и Берди рассмеялась. — Но вы будете праздновать в другом месте, верно? — намекнула Китти, пытаясь разгадать загадку: уже несколько дней ее мучил вопрос, где же Берди собирается встретить восьмидесятипятилетие, если не в кругу семьи, — более того, Берди не желала объяснять детям, куда она едет.
— Не то чтобы праздновать… — Берди сняла с юбки невидимую пушинку. — День-то сегодня какой!
Китти улыбнулась этой невинной уловке.
— Ваш день рождения — в четверг?
— Да.
— И вы куда-то уедете?
— Совершенно верно, в четверг меня тут не будет, но мы можем встретиться в субботу или воскресенье, если вас это устроит. Даже в четверг утром, хотя я, наверное, уже наскучила вам своими рассказами.
Китти снова улыбнулась:
— Берди, позвольте все же спросить, куда вы едете?
— О, Китти, это пустое, это просто…
— Берди! — предостерегла ее Китти и наконец-то дождалась ответной улыбки.
— Никогда не смиряетесь с отказом?
— Никогда.
— Ну что ж. Боюсь, я сказала вам не всю правду, Китти, и за это готова попросить прощения.
Китти обратилась в слух, почувствовала прилив адреналина.
— Да?
— Но это такая мелочь, глупость, вам для вашей истории это никак не пригодится.
— Вы уж позвольте мне самой судить об этом.
Берди вздохнула:
— Я говорила вам, что в юности я тяжело заболела.
— Туберкулезом.
— Да. В ту пору это была страшная болезнь. Все равно что смертный приговор. Четыре тысячи человек умирали в Ирландии каждый год. — Берди покачала головой. — Страшная, безнадежная болезнь. Мне было всего четырнадцать, и меня отправили в санаторий для чахоточных в пригороде, там я провела полгода, пока отец не забрал меня. Он отвез меня в Швейцарию. Считалось, что горный воздух помогает. Мы прожили там лето, а потом отец получил должность директора школы, и мы вернулись. В таком состоянии я мало на что была способна. Многие люди в санатории умирали. И отец, зная, как я больна, трясся надо мной, он строил за меня планы, все контролировал: с кем мне играть, с кем разговаривать, а потом и кого мне любить. — Последние слова Берди выговорила с грустью. — Даже когда я поправилась, он не переменился. Я оставалась для него маленькой больной девочкой, его бедной малышкой, и он не хотел — наверное, даже не мог — отпустить меня. — Она смолкла. — Право, Китти, такая глупость.
— Нет-нет, расскажите.
— Я устала от такого обращения. Как будто я фарфоровая и в любой момент могу разбиться.
Не бегай, не прыгай, не смейся чересчур громко, ничего чересчур не делай, все тихо и мило, и мне это надоело! Весь город знал, что я — бедная больная дочка директора школы, многие считали, что рано или поздно чахотка вернется. Я была хрупкой, слабой, со мной нельзя было обращаться, как со всеми. Думали, что я могу умереть в любой момент, что до совершеннолетия я точно не дотяну. Я уехала из дома и разбила отцу сердце, но я не могла иначе, я должна была начать жить своей жизнью. Прошли годы, я вышла замуж, родила детей, вырастила их, я сама заботилась о других, а не принимала их заботу и почти забыла, как чувствовала себя тогда. Но теперь я понимаю, почему моя жизнь сложилась именно так: я взбунтовалась против своего отрочества, стала няней и ухаживала за детьми и не допускала, чтобы кто-то ухаживал за мной. Но теперь, в доме престарелых, это чувство вернулось. Такое чувство, словно тебя… — Она подыскивала слово, и это слово, видимо, оставляло дурной вкус во рту. — Словно тебя холят и нежат, а сам ты беспомощен. Мои дети — я их так любила — скинули меня со счетов. Да, я старуха, но во мне еще сидит черт! Я… я все еще жива! — И она засмеялась. — Видели бы меня сейчас наши, из городка! — В глазах Берди загорелся озорной огонек. — В восемнадцать лет я заключила пари. Вложила деньги, которые отец подарил мне на день рождения, и заключила это пари в тот самый день, когда навсегда уехала из города.
— Что за пари?
— Что я доживу до восьмидесяти пяти.
Китти изумленно раскрыла глаза:
— Как можно заключить подобное пари?
— Джози О’Хара — потомственный букмекер. Он был уверен, что я, как все туберкулезники, обречена, и с удовольствием принял ставку.
— Большая была ставка?
— Я поставила сто фунтов. По тем временам — изрядная сумма. И Джози был так уверен в скорой моей кончине, что с удовольствием сделал ответную ставку сто к одному.
— Значит, вы получите… — прикинула Китти.
— Десять тысяч фунтов! — захихикала Берди.
— Берди! — Китти задохнулась. — Потрясающе! Десять тысяч!
— Неплохо, — приподняла брови Берди, — но не только в деньгах дело, — уже серьезнее добавила она. — Теперь, когда старые пердуны скончались, я должна вернуться и все уладить.
— У вас осталось незаконченное дело? — Китти улыбнулась, наслаждаясь каждым поворотом этой истории.
Берди слегка призадумалась и кивнула:
— Пожалуй что так.
— План таков, — заговорила Молли, усаживая Китти и Берди за садовый столик и заговорщически понижая голос. — Теперь ты тоже в курсе, и ты нам поможешь.
— Не надо вовлекать в это Китти! — запротестовала Берди.
— Смеетесь? Ни за какие коврижки я такое не пропущу.
— Правда?
— Это самая замечательная история, какую я слышала за день. А ведь был еще мужчина, слышащий чужие молитвы, и девушка, которой раз в неделю делают предложение.
— Что? — вскрикнула Молли.
— Проехали.
— Ну так вот, автобусом не будут пользоваться с утра четверга, когда «Пушки Олдтауна» вернутся с полуфинального матча против «Орлов Барбриггана», и до вечера пятницы, когда леди отправляются играть в бридж. Мы сядем на автобус в четверг в десять вечера, поедем в Корк, там переночуем, заберем деньги и утром тронемся в обратный путь, чтобы вернуться к вечеру пятницы.
— Стоп! — перебила Китти. — Вы поедете на автобусе дома престарелых?
— Разве что у тебя имеется машина или еще какие идеи?
— А вам позволили взять автобус?
— Он используется только для казенных надобностей.
— Значит, не позволили.
— Бинго!
