меня свободным во всеуслышание, при всех. И, пойдя к морю, мы нашли подходящий корабль и погрузили свои вещи.
Но я решил, что самое лучшее пойти к женщине, которая была влюблена в меня, когда я был ослом, и говорил себе, что теперь, став человеком, я ей покажусь еще красивее. Она приняла меня с радостью, очарованная, думаю, необычайностью приключения, и просила поужинать и провести ночь с ней; и я согласился, считая достойным порицания после того, как был любим в виде осла, отвергать ее и пренебречь любовницей теперь, когда я стал человеком.
И вот я ужинаю с ней, и обильно умащаю себя благовониями, и венчаю себя милыми розами, восстановившими меня в человеческом образе. Когда же настала глубокая ночь и нужно было ложиться в постель, я поднимаюсь из-за стола и раздеваюсь, как будто совершаю нечто значительное, и стою нагой, надеясь, конечно, что еще более понравлюсь по сравнению с ослом. Но как только она увидела, что у меня все – человеческое, она с презрением плюнула на меня и сказала: «Прочь от меня и из дома моего! И уходи спать подальше!» А на мой вопрос: «В чем же я так провинился перед тобой?» сказала: «Клянусь Зевсом, я любила не тебя, а осла в тебе, и с ним, а не с тобой проводила ночи; я думала, что и теперь ты сумел спасти и сохранить хотя бы тот главный признак осла; а ты пришел ко мне, превратясь из этого прекрасного и полезного существа в обезьяну!» И тотчас она зовет рабов и велит им вынести меня прочь из дома – на своих спинах; и вот, выброшенный вон, обнаженный, с венком на голове и надушенный, я обнял голую землю и провел ночь с нею. С рассветом я, голый, прибежал на корабль и рассказал брату мое смехотворное приключение. Потом, так как с суши подул попутный ветер, мы отплыли, и через несколько дней я прибыл в родной город. Здесь я принес жертву богам-спасителям и посвятил в храм приношение в память того, что спасся не «из-под собачьего хвоста», как говорится, а из шкуры осла, попав в нее из-за чрезмерного любопытства, и что вернулся наконец домой спустя долгое время и с таким трудом»[47].
Глава V
Танцы, игры, пища и т. п
Танец и игра в мяч. Еда и застолье. Законы гостеприимства. Гостиницы
Танцы, которые в античности всегда считались выставлением себя напоказ, можно рассматривать как театрализованные представления в широком смысле. Античность не знала танцев в современном виде, а именно как движение танцующей пары под музыку для собственного удовольствия. Танец эллинов – это искусство ритма и мимики; то есть это телесное выражение внутренней идеи посредством движения, как поэзия – выражение идеи посредством слова. Поэтому греческий танец был настоящим искусством, не бесцельным кружением, но всегда ритмическим выражением внутренних процессов при участии и движении всех частей тела, а не только рук и ног. По этой причине греки, приверженные красоте, находили несравненное удовольствие в танцевальных представлениях, которым мужчины обучали юношей и которые сопровождали праздники, а также застолья, пирушки и другие частные мероприятия. Так было даже и в далекой древности; находки на Крите рассказывают о прекрасных танцах женщин в доисторический эгейский период и об их очень легких нарядах; и Гомер несколько раз упоминает о ритмических танцах, призванных доставить удовольствие зрителям. В течение всего периода античной цивилизации мы встречаем описание танцев как выражение телесной красоты и изящества движений в литературе, живописи и пластических искусствах; кроме разрозненных упоминаний в произведениях античных авторов, в нашем распоряжении есть несколько монографий по искусству танца. Сохранившиеся до наших дней стенные росписи из Помпей и вазовая живопись очаровывают нас невероятной красотой и неповторимой грацией изображенных движений, не говоря уже о благородной наготе, частичной или полной, молодых танцоров, мужчин и женщин.
История греческого искусства танца, даже и не полная, может составить отдельный том. В соответствии с задачами нашего исследования мы вынуждены будем ограничиться рассмотрением лишь тех греческих танцев, в которых в той или иной степени выражен сексуальный посыл.
Мы упомянули о том, что греки не были знакомы с танцами в нашем понимании; это положение следует дополнить близким по смыслу высказыванием Платона о том, что было бы желательно, чтобы на праздниках молодые юноши и девушки вместе исполняли танцы с целью поближе познакомиться друг с другом перед вступлением в брак. Это тот самый отрывок, где он требует, чтобы молодые люди противоположного пола имели возможность увидеть перед свадьбой друг друга обнаженными, «насколько позволяет скромность»; хотя неясно, требует ли он, чтобы они танцевали вместе или чтобы юноши танцевали перед девушками и наоборот. Но даже если он высказывается в современном духе, понимая танец как танец пары, это означает, что такая практика не была принята, во всяком случае в Аттике; и у нас нет подтверждений, что она стала традиционной и в более поздний период. Хорошо известное описание плясок на щите Ахилла в «Илиаде» мало соответствует представлению о современном танце; это скорее совместный танец в хороводе молодых юношей и девушек, а не по отдельности: «Юноши тут и цветущие девы, желанные многим, / Пляшут, в хор круговидный любезно сплетяся руками. / Девы в одежды льняные и легкие, отроки в ризы / Светло одеты, и их чистотой, как елеем, сияют; / Тех – венки из цветов прелестные всех украшают; / Сих – золотые ножи, на ремнях чрез плечо серебристых. / Пляшут они, и ногами искусными то закружатся, / Столь же легко, как в стану колесо под рукою испытной, / Если скудельник его испытует, легко ли кружится; / То разовьются и пляшут рядами, одни за другими. / Купа селян окружает пленительный хор и сердечно / Им восхищается; два среди круга их головоходы, / Пение в лад начиная, чудесно вертятся в средине»[48].
Лукиан так описывает танец эфебов в Спарте: «Даже и теперь можно видеть их молодежь, так же усердно обучающуюся танцу, как они обучаются ношению оружия. Состязания в борьбе они заканчивают танцем. Флейтист садится в середину круга, играя на своем инструменте, и отбивает ритм ногами. Другие следуют заведенному порядку, наблюдая за ритмом, и исполняют танец – то боевой, то плавный, – который был бы угоден Дионису и Афродите. Затем они затягивают песнь, в которой призывают Афродиту и муз присоединиться к ним и танцевать вместе. Одна из этих песен рассказывает, как танцевать с ними: «Вперед, юноша, двигайся и веселись как только можешь», то есть пляши изо всех сил. То же самое они делают, исполняя танец под названием хорм.
Хорм танцуют вместе юноши и девушки, танцуя один перед другим, одновременно образуя фигуру в виде ожерелья. Хоровод ведет с одной стороны юноша, который самозабвенно танцует, имитируя движения воина в будущем сражении; молодая девушка вслед за ним учит свою сторону грациозным движениям, так что все зрелище являет собой единство силы и скромности. Среди спартанцев так танцуют танец гимнопедии».
То, что в Греции танцы были очень популярны, подтверждают свидетельства многих античных авторов. Очень выразительно это описал Лукиан: «На Делосе ни одно жертвоприношение не обходится без танцев, все они сопровождаются музыкой и танцами. Хороводы мальчиков кружатся под звуки флейты и кифары; некоторые танцуют вместе, а другие – наиболее искусные – отделяются от толпы, исполняя свой собственный танец. Поэтому песни, сочиненные для таких хороводов, называются гипорхемата, то есть танцы с песнями, коими полны произведения лирических поэтов».
Затем он перечисляет большое количество танцев, не описывая их, к сожалению, подробно, их перечислением мы не станем утомлять читателей. Все эти танцы содержали элементы эротики, и все же самый древний из известных мне танцев приводит Геродот: «У тирана Сикионского Клисфена, сына Аристонима, внука Мирона, правнука Андрея, была дочь по имени Агариста. Дочь эту он пожелал отдать в жены тому из эллинов, кого она признает самым доблестным… Тогда все эллины, которые гордились своим происхождением, отправились свататься в Сикион… Между тем наступал день свадебного пиршества, и Клисфен должен был объявить, кого из женихов он выбрал… После угощения женихи начали состязаться в песнях и откровенно-шутливых рассказах. В разгаре пиршества Гиппоклид, который всецело завоевал внимание остальных гостей, велел флейтисту сыграть плясовой мотив. Когда тот заиграл, Гиппоклид пустился в пляс и плясал в свое удовольствие. Клисфен же смотрел на эту сцену мрачно и с неприязнью. Затем, немного отдохнув, Гиппоклид велел внести стол. Когда стол внесли, Гиппоклид сначала начал исполнять на нем лаконские плясовые коленца, а затем другие – аттические. Наконец, упершись головой о стол (и подняв ноги вверх), он стал выделывать коленца ногами. Уже при первом и втором танце Клисфен думал, хотя и с ужасом, что этот бесстыдный плясун может стать его зятем, но все же еще сдерживался, не желая высказывать свое неудовольствие. Когда же он увидел, как тот исполняет ногами пантомиму, то не
