— Крест вот привёз. Надо на могилку поставить, — сказал он Кадыру. — Скажи, чтобы подсобили…
Крест был большой, во весь катер. Челекенцы опасливо толпились вокруг, никто не осмеливался первым прикоснуться.
— То-то и оно, что вы все нехристи, — недовольно ворчал Санька и подгонял своих музуров: — Давай-давай, Степан, не хрена на этих туземцев глядеть! А ты чего, Николай? Заходи с той стороны!..
Кадыр-Мамед вёл себя растерянно. Высокий и худой, он метался между купцом и Путятиным и обоим хотел угодить. Капитану он рассказывал о том, что вновь каджары появились у Атрека, и Кият-хан отправился туда, а Герасимова успокаивал, чтобы, не приведи аллах, не рассердился купец и не оттолкнул от себя челекенцев вовсе. Бегая от одного к другому, он всё же понимал, что надо быть поближе к капитану, и оправдывался всё время:
— Простите, ваше высокоблагородие, сейчас к купцу схожу… Простите, я сейчас, помогу ему…
Наконец, капитан обратил внимание на возню около катера, подозвал боцмана и распорядился:
— Ну-ка, Чухно, дай команду матросикам, чтобы пособили купцу.
Тотчас с десяток моряков подняли крест на плечи?! поволокли от берега.
— Куда его нести-то? — спросил боцман.
— Туда, — указал Кадыр-Мамед в глубину острова и зашагал впереди, указывая дорогу.
Сама по себе образовалась траурная процессия. Прошествовав по колючкам и песчаным бугоркам, процессия обогнула мусульманское кладбище и приблизилась к могильному холмику, на котором сидела сорока. Увидев множество людей, она с паническим криком сорвалась с могилы и улетела в сторону Карагеля.
Санька опустился на колени, взял горсть земли с могилы, приложился к ней губами и смахнул рукавом слезу.
— Эх, Мишка Мишка, — произнёс печально. — Как же ты угодил этим убивцам в руки? За что они тебя изничтожили?
Постояв немного над прахом брата, зарытым в нерусскую землю, Санька поднялся и велел музурам ставить крест. Сам подошёл к Кадыр-Мамеду, тихонько отвёл его в сторону.
— Ну, что, хан, так и не скажешь имя убийцы? Неужто до сих пор не выяснилось?
— Узнали… — твёрдо произнёс Кадыр. — С божьей помощью всё выведали. И как молодая жена Кията обманула начальника стражи, и как этот глупый начальник пальвана на свободу выпустил, и как потом Кеймир расправился с твоим братом Михайлой, — всё узнали. Ныне называем тебе имя убийцы. Это Кеймир — твой староста с Огурджинского.
— Ох, хан, — покачал головой Герасимов. — Да неужто Кеймир поднял руку? Он ведь и дома у меня был, и отца моего хорошо знает. За что же он расправился с Михайлой?
— Плохо поил-кормил твой брат…
— Мать ты моя, да где же у него совесть-то! — возмутился, сжимая кулаки, Санька. — Да я его, проклятого, засеку до смерти!
— Он — ваш человек, вы с ним и расправляйтесь, — охотно согласился Кадыр-Мамед и начал рассказывать о том, как наказал свою молодую жену Кият.
— Сначала хотел камнями убить сатану, потом помиловал. Сейчас сидит в чёрной кибитке на воде и чуреке. Нет ей прощения!
Возвратившись с кладбища к берегу, Санька с трудом дождался, пока Путятин переговорит с туркменами о делах. И как только моряки собрались вновь на корабль, сказал капитану о том, что узнал, кто убийца. Путятин выслушал купца, не скрывая своего негодования к распоясавшимся кочевникам, и обещал проучить их. Через час парусники снялись с якоря и понеслись, подгоняемые ветром, к Огурджинскому. Уже на подходе к острову Путятин распорядился расчехлить пушки и зарядить их. Но подойдя поближе к берегу, моряки не увидели здесь ни одной кибитки.
— Сбежал, нехристь проклятый! — с сожалением выговорил Герасимов. — А ведь у Михайлы на этом островке в вавилонах рыба хранилась.
— Сейчас проверим, — пообещал Путятин и приказал спустить на воду два катера с вооружёнными казаками. В один из них сели Санька и Кадыр-Мамед.
Казаки высадились в лагуне, возле могилы святого Мергена, поднялись на бугор. На месте кибиток пальвана виднелись лишь круглые углубления, да остались колья, к которым привязывали верблюдов.
— Далеко не ушёл, — предположил Кадыр-Мамед.
Казаки, растянувшись в цепочку и вскинув винтовки, двинулись в глубину острова. Вскоре они нашли Михайлины вавилоны — огромное углубление в бугре. Осторожно подкравшись, боясь, как бы пальван не встретил ружейным огнём, остановились перед окованными железом дверями. Начали молотить по дверям прикладами, сбили замок и очутились в длинном подземном коридоре, по обеим сторонам которого стояли бочки с рыбой. Вся рыба прошлогоднего засола была цела. «Однако староста не очень-то нуждался в нашем богатстве! — отметил про себя Санька. — За что же он ухлопал Михайлу?» Кроме рыбы в погребах нашли множество высушенных тюленьих шкур. Уже выходя наружу, Санька поднял с полу полевую сумку на ремешке и удивлённо вскрикнул:
— Батюшки! Да это михайлина документация!
Выйдя на свет, он расстегнул сумку, достал бумаги и принялся разглядывать их. В сумке, помимо счетов и договоров, оказалось около ста рублей ассигнациями. Тут Санька совсем диву дался: «Неужто староста не посмотрел, что в ней есть?» Пересчитав деньги, он сунул их в карман и принялся рассматривать бумаги. Внимание его привлёк последний договор за подписью Кият-хана и заверенный его печаткой. В нём говорилось, что все обитатели Огурджинского являются работниками купцов Герасимовых и что ни Кият-хан, ни другие туркмены не могут ими распоряжаться. Санька с благодарностью подумал о младшем брате: «Умён был Мишка! Не только вавилоны слепил, но и людей всех прибрал к своим рукам!» И порадовался, что Кеймир теперь собственность Герасимовых и расправиться с ним будет проще простого.
Казаки тем временем вышли на западный берег и увидели парусник пальвана. Кеймир, видимо, собирался бежать, да запоздал. Бриг «Аракс» и купеческий шкоут «Св. Андрей» преградили ему выход из лагуны. Кеймир не оказал никакого сопротивления: бесполезно, да и не потерял он надежду, что русские, может быть, знают истинного убийцу. Он безоговорочно поднял руки и, когда Санька с казаками взбежал на палубу, заслонил собой жену и детей.
— Сволочь проклятая, убивец! — истерически взвизгнул Герасимов, ударил Кеймира по лицу и, отскочив в сторону, потёр руку об армяк. — Свяжите всех!
Казаки тотчас выполнили волю купца. Когда всех схваченных посадили в баркас и повезли на шкоут, Путятин приказал расстрелять оставленную в лагуне гями. Артиллеристы кинулись к пушкам и дали залп по раскачивающейся на волнах лодке Кеймира. Несколько зарядов угодило в цель, и парусная лодка загорелась. Корабли поплыли на север, огибая остров, над которым расплывался чёрный дымок…
Как только шкоут отошёл от острова, Санька велел музурам привести «убивца». Его вывели и усадили на палубе со связанными за спиной руками.
— Ну, сказывай, кровожадная тварь, чем тебе не угодили Герасимовы? — с яростью выговорил купец. — Видимо, островок не по своей воле отдал, а теперь решил мстить?
Кеймир молчал, тупо рассматривая шершавый дощатый пол палубы.
— За что убил Михайлу?! — крикнул Санька и ударил пальвана сапогом в грудь.
— Не убивал никого! — с отчаянием выговорил Кеймир. — Али-Бакар убил.
— Ишь, стерва, — зашипел купец. — Уже нашёл какого-то Али-Бакара! Сам напакостил, сам и отвечай. Степан, поучи его малость…
Боцман — рябой здоровяк с серьгой — приподнял подбородок пальвана, заглянул в глаза и ткнул его кулаком в челюсть. Кеймир упал, ударившись головой об пол, но как-то сразу извернулся, вскочил и ударом ноги сбил с ног боцмана. Тот хрястнулся о борт спиной и, охнув, опустился на четвереньки. Му-зуры остервенело бросились на Кеймира и принялись молотить его, пока Санька не прекратил избиение.
— Степан, — сказал он боцману. — Посади этого медведя в трюме на цепь… И сынка его тоже. Жену с девчонками посели где-нибудь в кубрике, чтобы мои глаза их не видели. У-у, убивец, — опять прошипел Санька, поднёс под нос Кеймиру кулак и пообещал: —
