Тесленко и не Кленов. Их шерп имел в лагере. Арифов отпадает по той же причине… Постойте-ка, постойте-ка, товарищ Салмин, не горячитесь. Будьте любезны вернуться из заоблачной выси на нашу грешную землю. А конкретнее — на тропинку близ альплагеря «Аламедин». Какую-то темную личность чабан в нашем разговоре поминал. «Похож альпиниста, только не альпинист… Возле перевала в палатке живет». Э-эх, детективы! Спросить бы чабана: «А кто, мол, живет?» Так нет же, не спросили. Почему-то представился мне тогда седовласый профессор, раскинувший свой шатер близ пастушеского стана в расчете на добрый кумыс и свежие лепешки. И отвел этот профессор от себя вальяжным жестом все и всякие подозрения.
Между мною и пастбищем близ перевала пролегла глубокая впадина, на первый взгляд, трудно преодолимая. Но ведь звериные тропки как-то перебирались с одной каменной гряды на другую. Переберусь и я. А Норцова с шерпом догоню там, ниже.
Увы, напрасно я отводил себе роль фланирующего джентльмена со стэком. Ибо у палатки меня встретил… Вот уж неожиданность! Такая долгожданная неожиданность!.. Кто бы вы подумали? Налимов! Не кто иной как Налимов. Налимов собственной персоной. Тот самый, чья физиономия запечатлена была на фотографии в паспорте. Правда, он отпустил теперь бороду.
С инкогнито пришлось распроститься. Предъявил Налимову служебное удостоверение. Осмотрел палатку. Под ее крылом обнаружил рюкзак с кладом, едва прикрытый грудой гальки. Конфисковать его удалось без осложнений: на изнанке рюкзачного клапана химическим карандашом была выведена моя фамилия.
— Откуда это здесь — понятия не имею, — осклабившись, заявил Налимов.
— Объясню в «Аламедине».
Норцова и шерпа мы чуть не настигли на слиянии двух отрогов. Но я замедлил темп. Зачем прежде времени устраивать этой парочке свидание. Пусть считает шерп, что мы зевнули Налимова, Налимов — что мы упустили шерпа.
Рано поутру в шатровой палатке Ковальчика я принялся за Налимова уже по-настоящему.
— Как попали мои вещи к вам в палатку?
— Об этом я еще вчера сказал: понятия не имею.
— Где вы работаете?
— В столице, — глумливо заметил Налимов. — Где же еще востоковеду работать? — и, как бы осознав, что грубость не в его интересах, уточнил. — В институте рукописного и печатного слова. Исполняющий обязанности старшего научного сотрудника.
— В отпуске сейчас?
— Ученый никогда не бывает в полном отпуске. Наука никогда не освобождает своих рабов, — претенциозно заявил Налимов, ускользая от вопроса, и я сделал вид, что это ему сошло с рук.
— Какой тематикой занимаетесь в институте?
— Чем может востоковед заниматься в институте рукописного слова? Восточными рукописями.
— Какого периода?
— Какого? — высокомерно покосился на меня Налимов. — Средних веков.
— И какими авторами, — нимало не смутившись, продолжал я. — Имена какие-нибудь назовите. Навои, Улугбек… — неопределенно помахал рукою, поясняя, что полный перечень интересующих меня имен отнял бы слишком много времени.
— Имена? Много ли вам скажут имена?! Ну, например, такие: Назрулла аль-Юсуфи, Хуссейн Гафури, Джаббар Ибрагим?
— Ваш отдых здесь, в горах, он как-то скуден в смысле комфорта, неуютен… Никак не пойму: кумысом вы лечитесь, что ли? Или природой любуетесь? Только зачем же ради природы себя удобств лишать? Могли бы в альплагере устроиться. На турбазе. В санатории каком-нибудь.
— Разве я говорил хоть слово об отдыхе? Я здесь работаю. Дело в том, что язык жителей высокогорья сохраняет речевые конструкции, характерные для средневековых рукописей. Это весьма важно при расшифровке темных мест. Словно кровь живая в текст вливается, — и вдруг Налимов проскандировал. — Вольется — и течет, струится, как быстроструйная водица. Быть у воды и не напиться — вовек такое не простится.
— Значит, воспользоваться организованным отдыхом вам так и не удалось? — мне хотелось перевести разговор на «Хрустальный ключ»: как раз там мнимый Забелин рифмовал: «Столица, тра-та-там, столица, быть у воды — и не напиться». — Никаких путевок, курсовок и прочих профсоюзных благ?
— Путевок-курсовок? — переспросил по своему обыкновению Налимов и очень внимательно глянул на меня. — Послушайте, а на каком основании вы меня допрашиваете? Или я заблуждаюсь, и мы просто мило беседуем на вольные темы? В таком случае, позвольте мне заметить, что наша тематика представляется мне странной. Было бы естественно, если бы вы говорили о рюкзаке, который мне кто-то подбросил с явно провокационной целью. Или о действительной моей провинности — о потере паспорта. Так нет же, вам все санатории да дома отдыха подавай, санатории да дома отдыха. Я возражаю против напрасной траты времени, — произнеся эту тираду Налимов делано рассмеялся. — Итак, повторяю: я в данное время работаю. Рад был бы работать и в данный момент. Надеюсь, вы приложите максимум усилий… Простите, я под арестом?
— Ни в малейшей степени, — ответил я. С вас как бы взята подписка о невыезде. Сугубо временная мера. А теперь скажите, насколько вы близки с Арифовым?
— Мне непонятен ваш вопрос. С каким еще Арифовым? Простите, но в ваших репликах иногда слышится провокационная нотка. Арифов — фамилия распространенная. Мало ли каких Арифовых я знаю!
— Уточняю: Саида Арифова. Кандидата биологических наук.
— Ах, этого… — протянул Налимов таким тоном, точно последние двадцать лет своей жизни э т о г о Арифова ему вспоминать не приходилось. — Знаю, как же, знаю. Не очень, правда, хорошо. И не очень по- хорошему. Но знаю.
— Это чрезвычайно существенно, что вы подчеркнули: не по-хорошему. Чем же плох для вас Саид Арифов?
— Плох — не то слово, — заюлил Налимов. — Подозрителен он мне, вот и все. Замашки богоборческие. То ему Лысенко, видите ли, не нравится — в период, когда с Лысенко все обстояло благополучно. То… — голос Налимова упал до вкрадчивого шепота. — Впрочем, более серьезные темы, вероятно, уместнее затрагивать в другой обстановке… Быть может, даже в письменной форме.
— Поконкретнее вы ничего сказать не можете? — слегка одернул я его. — Какие-нибудь факты?
— Вы ведь договорить не даете, — проворчал, совсем осмелев, Налимов. — Порою мне сдается, — тут Налимов осторожненько так прицепился ко мне: задабривают, де, этого сыщика чужие гипотезы или, напротив, озлобляют. — Порою мне сдается, что он замешан в каких-то аферах, шахер-махерах. В кладоискательстве каком-нибудь.
Ишь куда он нагнул, этот Налимов. По линии морально-политической — богоборчество, по линии социально-экономической — кладоискательство! А в целом, не валютчик ли он? Знал, плут, по каким клавишам ударять и какую мелодию наигрывать. В суфлеры навязывался. Я решил для виду клюнуть.
— На чем, собственно, вы основываетесь? Неужели на происшествии с рюкзаком? Считаете, что Арифов где-нибудь поблизости?
— Все, что вы говорите, имело бы смысл, если бы Арифов был в горах, но… — Налимов выжидал. Теперь уже не очень ясно было, я ли его допрашиваю или он меня. Поддаться, что ли? Брякнуть прямо так: Арифов не только в горах, он рядом, в нескольких километрах от вас. Нет, слишком тертым мужиком оказался Налимов. Такому палец дашь — руку оттяпает.
— А разве я подозреваю персонально Арифова? Арифов, в конце концов, может носить другую фамилию.
— Вы знаете, — осторожно продолжал Налимов, — у меня смутное ощущение, что Саид здесь, в горах? Ничего определенного — флюиды какие-то…
— Постараемся разузнать.
В это же время Норцов сидел у изголовья шерпа. Шерп постанывал да и выглядел неважно. Глаза лихорадочно блестели, вызывая представление о запавших щеках и пересохших губах. Повязка, только
