— Было похоже на то, что диктовали ему, руководили им. Прежде он все-таки был самодеятельным шалопаем. А в тот вечер передо мной прохаживался маленький профессионал. И поэтому я приказал себе: молчи. Лучше пускай клад табибов останется под землей. Есть ведь такой шанс?!
— Ваше решение было окончательным?
— Бесповоротным. И с этой позиции я не сдвинулся и в дальнейшем. Но сам постарался свести показания трех рукописей воедино. Ибо естественные науки мне не чужды, а из текстов напрашивался вывод, что табибы нашли богатейшие запасы мумиё или какого-то другого органического лекарственного средства поистине волшебной силы. Во мне проснулся ученый…
— Так что же предпринял пробудившийся ученый?
— Установил, что предварительные выводы в достаточной мере справедливы: сокровище табибов, по-видимому, представляет собой целебный концентрат органического происхождения. Судя по информации, которую я почерпнул из снетковского манускрипта, воздействие этого вещества на человека разительно. Ассортимент поддающихся ему болезней необычайно велик. А побеждает он эти болезни — вернее, побеждал в свое время — несомненно.
— И вы, человек, называющий себя ученым, устояли от искушения начать поиски. На широкой основе…
— Пока я разгадывал адрес этой средневековой аптеки, пропала рукопись с жизнеописаниями табибов. Это во-первых. А во-вторых, вскоре Налимов исчез.
— Когда он, кстати, исчез?
— Точно датировать его выезд на Совук-су не смогу. Поздно спохватился. Сами понимаете: у меня поважней дела были в Академии. Но, увидев однажды вечером в квартире Налимова посторонних, я вынужден был взять отпуск.
— Посторонних? Кого же? — встрепенулся я. — Как они выглядели?
— Как они выглядели? — усмехнулся Саид. — Вот уж вам это лучше знать. Потому что выглядели они в точности так, как ваш спутник, если с него снять штормовку и напялить взамен шелковую безрукавку. Ясно?
Итак, после разговора с Арифовым версия налимовского дела, которую я с таким трудом выработал, сильно пошатнулась. Теперь мне казалось, что Саид — один из всех — говорил искренне. В речах Налимова было непомерно много умолчаний и демагогических штучек. А шерп вообще представлялся мне теперь этаким сплошным белым пятном, или, учитывая, что перевязочные бинты постоянно загрязнялись, серовато-заскорузлым. Я даже не мог толком ответить себе на вопрос: Ричард это или не Ричард. По акценту — вроде он. Но одного акцента для серьезных выводов маловато.
Глава 4
1
— Выводы? — спросил Мистик, простучав пальцами по столу суховатую гамму; пора, дескать, закругляться.
— Документы и вещи, конечно, на экспертизу, — на ходу соображал я. — А людей — просто не знаю, что и сказать. Отпустишь — разбегутся, не отпустишь…
— Вот как? — удивился Мистик. — Вы полагаете, их можно не отпускать? Прямо так, безо всяких, за решетку. Прокуратура таких вещей не любит. Еще как отпустим… Но без наблюдения не оставим. Нет, не оставим, — задумчиво произнес он, думая уже, кажется, о чем-то другом. — Да, первым делом развезите граждан по домам. И сразу же к Максудову. У него есть что вам порассказать.
Не ожидал я от гроссмейстера позиционного стиля таких скорых и убедительных результатов.
Еще в день нашего отъезда гроссмейстер беседовал в неуютной каморке Памирской рыночной милиции со стариком-гадальщиком. Максудов — не зря же он был гроссмейстером позиционного стиля — терпеливо дождался, пока старик уладит свои семейные отношения с вороном и усядется на табурет.
«Драку видели?» Драку старик, конечно, видел. «Там этого били… как его… из этих, значит, из торгашей… А эти, другие, значит, они тех страсть как не любят». Старика надолго заело: «А она тебя любит, тебя всякая полюбит, планида твоя такая… Таких любят, ой, как любят…».
Вернулся к драке: «Ну, спровадили какурента — оно и народу лучше, зелья приворотного меньше будет». На приворотном зелье старик застрял: «А тебя полюбит, без всякого зелья полюбит, верное слово говорю». От друзей принялся открещиваться: «Это кто же мне друзья? Армян, что ли, голоштанный? Али барин его красноносый? Я знать их не знаю… Ну, подойдут они ко мне разок-другой, ну, спросят чегой-то- нибудь, ну, подсунут рублевочку али трояк… Тоже — друзья!».
Максудова в этой истории заинтересовало многое. Голоштанный и красноносый. Значит, действительно чернявый и дервиш существовали. Поскольку Норцова приняли за кого-то другого, существовал кто-то другой очень похожий на Норцова. Он имел отношение к Памирскому рынку и был неугоден красноносому. За эту-то ниточку и ухватился Максудов.
Дежурный сотрудник рыночного оперпункта развел руками: в человеческих ли это силах запомнить всех встречных кругляшей. Но, смягчившись, затребовал фотографию Норцова. К счастью, в университете хорошо вели наглядную агитацию, и на «Доске отличников» Максудов обнаружил великолепный портрет Норцова с теннисной ракеткой в руках.
Едва посмотрев на фотографию, сотрудник оперпункта хмыкнул: «Так бы сразу и сказали. Езжайте в совхоз «Рассвет», спросите Андрея Колтунова. У нас проходил по самогону». Максудов маханул в «Рассвет».
Колтунов, персональный шофер начальника свекловодческого отделения, встретил Максудова в штыки: «Самогон — дело прошлое, а ничего другого мне не пришить! Да вы не темните, я с этим делом давно — с полгода как завязал. Вы меня толком спросите». «С двоими — такими вот — на Памирском встречался? По самогону…». «Ну, были такие двое… Грозили: ты, мол, с самогоном сюда не суйся; у нас, мол, монополия. А сунешься — гляди, пришьем. Мы, мол, тут и закон, и милиция, и верховный суд. Плевал бы я на них. Только меня в тот день настоящая милиция прихватила. Черным Диком себя кличет, а пожилой, босс — тот с именем и отчеством, и на рынке редко бывает, вроде как в командировках». «А Дик, он что — за прилавком каждый день? Так, в открытую самогоном и торгует?» «Ага, под вывеской «Самогон и другие уголовные товары», — съехидничал Андрей. — Грецкими орехами он торгует. Где-то в предгорном районе у него хата. Оттуда орехи возит. А другой товар…» — Колтунов ухмыльнулся: не моя, дескать, забота узнавать, откуда он берет другой товар скорее, ваша.
Максудов занялся чисто гроссмейстерским делом: перелистыванием базарных гроссбухов по разделу «Грецкие орехи». А все для того, чтобы убедиться: ни один Дик здесь за последний год не регистрировался. Тогда Абушка пожаловал на рынок. Через три часа он ткнул под нос изумленному Максудову страницу, на которой черным по белому стояло: Погосян Рич. Б., Муллакент, орехи. «Ричард, — пояснил Абушка, — попросту Дик. А я уж боялся: кличка!» Но на этом след чернявого оборвался. Счетовод муллакентской птицефермы Погосян Ричард Багдасарович полтора месяца назад уволился, предварительно купив за полную стоимость путевку в «Хрустальный ключ». Комната, которую он занимал в длинном полубарачного полугостиничного типа доме птицефабрики, была заперта: на двери висел полупудовый замок. И никто из соседей Погосяна, равно как и никто из сослуживцев, не знал, каковы его дальнейшие планы. А «Хрустальный ключ» Погосян, как выяснилось покинул в один день со мною.
Свой новый день Максудов начал на Тополевой улице. Участковый уполномоченный, младший лейтенант милиции Прохоров подтвердил, что оборванец какой-то, вроде дервиша, несколько раз появлялся у бронированной калитки: иногда входил во двор, иногда выходил из двора, но никто его не провожал и не встречал. Хозяин — и только.
Вскоре Максудов барабанил в бронированную калитку. Все та же дебелая женщина завела было
