Именно поэтому он прокричал:
— Иди сюда, Рози!
Что я могла ему сказать? Мне жаль, что ты и твоя мадам готовы разорвать друг друга на части. О, господи, что за сукин сын был мой муж! Он был способен удовлетворить трех любовниц одновременно, делая при этом миллионы. А потом прийти домой и удовлетворять и меня с таким искусством, что мог бы поучить кое-чему самого Казанову.
Все эти месяцы, после того, как Ричи покинул меня, я горевала, изводила себя, но больше всего времени я проводила сидя за столом в кухне и занимаясь самоедством — пожирая одновременно голландский шоколад — спрашивала себя, где я повела себя не так? Должна ли я была оставить преподавание, он умолял меня это сделать, и перебраться в город? Засовывать два пальца в глотку, чтобы стать изящной женщиной восьмого размера? Выпрямить волосы? Может, я и должна была вовремя понять, что подавляю его личность и предложить ему свободный брак?
Разве не представляла я себе, как устроен мир? Каждый год тысячи покинутых жен бродят по магазинам с кредитными карточками с невидящими глазами и истерзанным сердцем. Миллионы женщин, возраст которых приближается к критическому, не согреваемые больше теплом их мужей, находят утешение среди таких же разведенных. У них уже нет надежды на романтическую любовь, остается только надежда на будущих внуков, которые, может быть, захотят их крепко обнять. Как же я не подумала о том, что такое может случиться и со мной?
— Рози! — позвал Том.
Я вышла в гостиную. Он стоял у двери, в пиджаке, в галстуке, подсчитывая наличные. Может, я просто выдумала это, но мне показалось, что я слышала, как скрипнули его зубы.
— Я ухожу.
— Почему?
— У меня тут немного наличных, — сказал он, — Всего сто двадцать. Если сможешь заглянуть завтра в мой офис, я оставлю конверт в приемной. На какое имя мне его подписать?
— Мне не нужны твои деньги.
Он не мог смотреть мне в глаза. Вместо этого он разглядывал дверной замок, будто тот был самый желанный предмет на свете.
— Мне нужна твоя помощь, Том.
— Я не могу сделать для тебя больше, чем я уже сделал, — сказал он, глядя на замочную скважину.
— Ты полагаешь, я не догадывалась, что твой брак не состоялся? Ты полагаешь, это такая уж неожиданность, что ты не спишь со своей женой? И ты полагаешь, что со всеми своими проблемами я буду лезть в твои?
Наконец, он обернулся. Он не был красивым, но на его тонком, резко очерченном лице отражались характер, глубина натуры.
— И все-таки, — добавила я. — Это не совсем верно. Я буду посылать ей проклятия. У меня есть маленькое подлое желание, чтобы в конце концов оказалось, что Джоан сходила с ума из-за ревности к Джессике и убила Ричи. Я буду оправдана и смогу продолжить жить.
— А я?
— Ты сможешь уйти в монастырь. Он засмеялся.
— Это идея.
— Или продолжить жить. Есть у тебя кто-нибудь? — спросила я.
Мне казалось, мне удалось проявить любопытство как бы невзначай. Он отрицательно покачал головой. Я не могла этому поверить и спросила:
— А как ты обходишься без секса?
— Работаю, — наконец, сказал он.
Где-то в подсознании я была рада тому, что он не сказал: «Мальчики»; Или еще хуже: «Двадцатичетырехлетняя любовница с дипломом доктора экономических наук».
Том взглянул на часы.
— Господи, как поздно.
— Я никогда не чувствовала себя такой усталой, — сказала я ему. — Я должна немного поспать. Я прошу тебя… Я рассчитываю, что ты останешься, потому что мне надо добраться до Джессики, а без твоей помощи это не получится.
Я сделала паузу.
— Увидимся утром.
— Да, — ответил он в конце концов. Затем повернулся и пошел во вторую спальню, закрыв за собой дверь.
Я прошла в ту комнату, которая стала теперь моей, и повалилась на постель, едва успев натянуть на себя одеяло, прежде чем погрузиться в глубокий сон. Всего тремя часами позже зашумел туалет в номере наверху и загудело в трубах, так что я в панике вскочила, будто меня что-то стукнуло. И после того, как я зажгла свет, мое сердце все еще стучало. Я заползла обратно под теплое одеяло, но это не помогло.
Это ужасно, когда встречаешь замечательного парня в ранней юности, такого, что потом никто не может с ним сравниться. Даже после того, как мы с Ричи поженились, я тосковала по Тому. Это не было просто чувственным желанием — Ричи полностью удовлетворял меня. Чего мне не доставало, так это волшебного ощущения чистоты и радости, которые я испытывала в любовных объятиях Тома. Оба мы любили поговорить потом о своих взглядах на жизнь, на искусство, поспорить о политике, расспрашивая друг друга так подолгу, что могли бы написать биографии друг друга.
После разговоров и после секса наступало ощущение полного покоя. Такие моменты для меня определялись словом «возвышенный». Моя голова покоилась у него на плече, и я могла предаваться грезам.
У каждой женщины всегда есть мужчина, которого она упустила. Но каким мужчиной был Том Дрисколл! Какое несчастье потерять такого. И как страшно потерять такого. И как страшно понять, что ты никогда не оправишься от этого удара, что с этим ты будешь жить всю оставшуюся жизнь.
Я прошла через гостиную и подошла к двери его спальни, но остановилась, испугавшись, что он запер ее после того, как я легла спить. Если я поверну ручку, он будет знать точно, что я хотела его. Он может притвориться спящим.
Но, если я что-нибудь и узнала за прошедшую неделю, так прежде всего то, что после стольких лет жизни оказалось, что я ветреная женщина. И если бы этой ночью он сказал бы мне, что развлекался с этой проклятой, Пегги, я бы твердо и настойчиво спросила: «Что? Ты берешь какую-то ирландскую девицу из Куин-оф-ол-Сайнс? И ты боишься сказать: «Вот моя девушка — Рози Бернштейн из Мэдисонского колледжа. К черту, Том! Ты слишком хорош, чтобы быть таким малодушным». А потом, не зная еще, последует ли он за мной, я бы собрала все свое мужество, повернулась и пошла прочь.
Том спал так крепко, что не слышал, как я вошла, пока я не стукнулась коленкой о ночной столик рядом с его кроватью.
— Рози?
— Это я, — сказала я.
Плохо, что я ушибла колено. Хорошо, что было так темно, что он не мог видеть перемен, произошедших со мной за все прошедшие годы, включая и две беременности. Я нащупала одеяло и приподняла его так, чтобы быстро скользнуть под него и лечь рядом раньше, чем он успеет придумать, как вежливо попросить меня вернуться в мою комнату.
— Ты помнишь?
— Помню, — ответил он.
Он прижал меня к себе. Мой рот слился с его ртом. Этот поцелуй показался мне таким знакомым: первое мягкое прикосновение, первое ощущение, интенсивность которого все возрастала. Казалось, наш последний поцелуй был всего несколько часов тому назад.
— У меня никакой практики, — мягко сказал он.
— Практика беспокоит меня в последнюю очередь. Одну руку он положил мне на спину, другую ниже, и прижал меня к себе сильнее. Я прижалась щекой к его щеке, тут же вспомнив ощущение его шершавой
