Было уже за полночь. Он брел, не замечая улиц, и опомнился, только оказавшись перед знакомым домом — древней обшарпанной многоэтажкой, где когда-то пряталась у подружки Оля…
Оля… Не сразу обнаружил он под нежной и неброской внешностью такую силу характера, такую несгибаемую волю, что оторопь брала! Мир для Оли существовал лишь в двух цветах — белом и черном. А жизненный выбор — только из «да — нет», «люблю — не люблю», «правда — ложь». Без теней и полутонов. Ее сила заключалась в том, что она не боялась потерять Павла, не потому что не любила — любила, конечно, любила, но ее чувство могло существовать лишь в стерильной атмосфере двух цветов.
Первый раз она ушла к подружке, этой самой Люсе… — Павел непроизвольно поднял голову, нашел окна, темные еще или уже, — когда он слегка загулял с Андреем. Причем вдвоем, без женщин. Андрей в странном азарте сбивал его с пути, словно ощущая себя соперником праведной Оли. Она же его возненавидела с первой встречи, с первого взгляда. И каждый раз, когда Павел пытался доказать ей, что Андрей нормальный мужик, надежный партнер, что он верит ему, она замыкалась и молчала. А Андрея словно черт подзуживал…
Тогда он, Павел, приехал за Олей… Подружка Люся косилась хмуро и в сторону, что было непривычно — женщины его любили. Он помнит, как на первых порах она пыталась подружиться с ним, смотрела игриво, клала руку на рукав. Он не отозвался, чем-то Люся была ему неприятна — то ли манерой заглядывать в глаза, то ли настырностью. Она была землячкой Оли, и, наверное, поэтому та доверяла ей. Люся потом невзлюбила его яростно и бесповоротно.
Тогда, в первый раз, Оля плакала, он просил прощения, каялся, ощущая в душе неясную тоску. Он не чувствовал своей вины.
Второй раз она ушла спустя полгода. Оглядываясь назад, он удивлялся, что выдержал так долго. Волк не ест траву, а ему подавали на завтрак, обед и ужин одни листья. Он звал ее с собой в ресторан, на дискотеку, в гости, смотаться в Грецию или Испанию — Оля не хотела, ей было уютно в Посадовке. «Да что ты, как… улитка!» — вырвалось у него однажды в сердцах. Андрей собирался на Капри с очередной подругой, звал его с собой, как всегда, скалил зубы. И он, завидуя, представлял себе беззаботную праздничную толпу, текущую по набережной, легкий треп ни о чем за стаканом вина. Оля не хотела ехать. Ей и в голову не приходило, что можно уступить его просьбам. Она не понимала, что там хорошего. А раз не понимала — то и нечего им там делать! Андрей уехал. Они остались, и впервые досада захлестнула Павла. «Улитка», — сказал он. Оля обиделась и ушла к Люсе. Он выдержал два дня. Мать пришла к нему, сочувствуя, вид у нее был виноватый. Она искренне считала, что сосватала их. Мама погладила его по голове, присела рядом. Они помолчали. Когда мама ушла, он изо всей силы хватил кулаком по столу, расколов толстое зеленоватое стекло. И тогда же ему открылась некая истина в отношениях мужчины и женщины: любви, оказывается, мало. Нужно еще что-то, чему и названия-то не находилось. Доброта, жалость, понимание… боязнь причинить боль. У него это имелось, как ни странно, у Оли — нет. Нежная и хрупкая внешне Оля была беспощадной, а он, Павел, сильный и жесткий, оказался размазней.
Он приехал за ней. Дверь открыла Люся, недовольная, заспанная, молча кивнула: сейчас позову. Она не пригласила его войти, и он ожидал Олю на лестничной площадке.
— Выйдем, поговорим, — предложил он. Она молча повиновалась. Он открыл дверцу машины — черного «БМВ», — она уселась, не глядя на него, помолчала и вдруг произнесла:
— Я хочу развестись.
— Что? — кажется, он закричал. — Что?
— Мы разные люди, — ответила Оля спокойно и твердо. — Будет лучше, если мы расстанемся.
— О чем ты говоришь? — Он не верил своим ушам. — Из-за чего? Из-за такой ерунды?
— Для меня это не ерунда, — ответила она серьезно. — Я не могу жить с человеком, которому больше не верю.
— Ты сошла с ума! — Его охватило чувство иррациональности происходящего.
— Выпусти меня.
— Но почему? — упорствовал он.
— Я сказала: мы очень разные.
— Но я же… я соглашаюсь с тобой! — Тон у него был умоляющий, он заикался — о чем впоследствии вспоминал с отвращением.
— Мне не нужно, чтобы ты соглашался со мной. Мне надо, чтобы ты думал, как я. Выпусти меня! — Она попыталась открыть дверь.
— И это все? — заорал он вне себя. — Вот так просто? Да?
Он не помнил, что еще кричал — что-то оскорбительное… Ее ледяное спокойствие, то, что она не смотрит ему в глаза, приводили его в бешенство…
…Ночную тишину нарушил шум мотора, лязг открываемых дверей — подошел троллейбус. И сразу же раздался дробный стук каблуков. Женщина почти бежала, напуганная темнотой. Увидев человека на скамейке у подъезда, она замедлила шаг, замерла на миг, а потом рванулась к спасительной двери. Дверь оказалась открыта, и она исчезла в полутемном парадном. Павел узнал ее. Это была Люся. Подруга жены, свидетельница, показавшая, что жили они с Олей плохо, часто ссорились, и Оля уходила из дома, что она хотела развода, а он, Павел, был против, что в тот вечер он увез Олю и больше она ее не видела. Никто ее больше с тех пор не видел…
Почему-то Павлу показалось, что Люся тоже узнала его.
— Ты? — спросила она, разглядывая его в глазок.
— Открой, поговорить надо, — сказал мужчина негромко.
Поколебавшись, она отперла. Отступила в сторону, давая ему пройти.
— Что? — В голосе ее звучала неуверенность — похоже, она жалела, что впустила его.
Он повернулся к ней, и она, прочитав что-то в его глазах, метнулась обратно к двери. Он схватил ее за плечо, дернул к себе. Зажал рот, обхватив лицо руками. Резко дернул, и она тут же обмякла в его руках. Он опустил ее на пол, прислушался….
Глава 18
Триумвират-3
А триумвират все продолжал посиделки в гостеприимном баре. «Забежать на минутку» растянулось до третьих петухов. Савелий Зотов несколько раз порывался сбежать домой, но друзья урезонивали его. Алексеев даже поговорил с Зосей, которая разыскивала мужа по мобильнику.
— Зосенька, — проникновенно запел Федор, — он с нами, поэтому не беспокойся. Ты же нас знаешь! Все будет в полном порядке, проследим, доставим, не позволим. За что я тебя люблю, так это за понимание, Зосенька. И такт. Мы тебя все целуем. Даже Колька. Спокойной ночи!
Савелий Зотов прислушивался, разрываясь между желанием посидеть с друзьями и чувством вины перед семьей. Капитан по-мефистофельски ухмылялся — у них с Ирочкой существовал джентльменский уговор не наступать друг другу на горло. Правда, капитан часто нарушал его, так как ревновал ее и считал — что дозволено Юпитеру, не дозволено быку. Юпитером был, конечно, он сам.
— У тебя, Савелий, замечательная жена, — сказал Федор, возвращая мобильник другу. — Никогда тебе не прощу, что ты отбил ее… Никогда! С друзьями так не поступают. В итоге я остался один на всю жизнь.
— Ну и радуйся, — заявил капитан. — Всю оставшуюся жизнь.
— Не знаю, — ответил Федор. — Не уверен. Ладно, лирику в сторону. Что новенького в деле Антиквара? Есть зацепки?
— Есть кое-что, — ответил скромно капитан. — Как не быть… — Он загадочно замолчал.
— Поймали? — спросил Савелий взволнованно.
— Ага, — ответил Астахов. — Почти. С помощью широких кругов общественности не сегодня
