Роддом. Сериал. Кадры 1–13

пусть Елизавета Петровна захлебнётся в своих ядовитых замечаниях, выплёвываемых с отравленной патологическим климаксом слюной! А ещё Мальцева сегодня, наконец, выгуляет ни разу не надёванную шубку-свитер. Это никакая, разумеется, не шубка. И точно уж не свитер. Это именно что шубка-свитер. Как- то специально выделанная норка «на трикотажной основе», как было написано в сертификате к изделию. Да там один сертификат громче всех степеней и званий профессора Денисенко. Пусть умоется! И чем Елизавете Петровне блузочка Татьяны Георгиевны нехороша? Тем, что она такое лет сто как не может натянуть на себя? Эх, жаль, профессорша ещё шубку-свитер не оценила! Ну да ничего, вечер в ресторане впереди. Очень даже может быть, что после таких «доброжелательных» взглядов шубку-свитер пожрёт какая-нибудь космических размеров моль, причём — заглотнёт в один присест. Но, ей-богу, удовольствие того стоит! А так бы, при её образе жизни, моль пожрала бы самая обыкновенная. Просто долго и медленно. И вообще, после первого выгула «на мероприятие» даже такую сильно сертифицированную вещь уже можно носить просто «в люди». Это любая женщина знает! Ну, разве что кроме такой женщины, как Варвара Степановна, — той вообще всё равно, что напялить. Ах, какой будет эффект, когда Татьяна Георгиевна выйдет на первый уличный перекур в перерыве, натянув шубку-свитер. Через голову. Можно сделать вид, что слегка заплутала в воротнике-хомуте — пусть мужики пялятся на голый живот и кидаются на помощь — вытаскивать Татьяну Георгиевну из тончайшей выделки норкового «капкана»…

Мальцева улыбнулась. Приняв улыбку на свой счёт, официальный Сёмин оппонент снова хищно набросился на её бедро.

— Миша, отстань! Это дорогущая замша, ты мне её всю засалишь!

— Если ты найдёшь время снять штаны…

— Отстань! Слушай! Твой друг, между прочим, в муках на трибуне корчится. Ты его официальный оппонент. А я — его официальная любовница. Давай проявим уважение, он на нас уже криво косится. Я уже не говорю о председателе с учёным секретарём!

— Та ну их, мы же тихо!

— Мне тихо снять штаны прямо на специализированном диссертационном совете? Мишка, это даже для меня слишком!

Официальный оппонент хихикнул громче положенного. Председатель метнул в него прицельный гневный взгляд, и Михаил Александрович Сергеев, действительный член Академии медицинских наук, профессор и прочая и прочая и прочая, принял, наконец, соответствующий его званиям и должностям вид. И стал похож на Ивана Васильевича Буншу, временно исполняющего обязанности Иоанна Грозного.

Но тут ожил доцент Матвеев. И, маякнув Мальцевой, мол, слышь, чего скажу! — стал нашёптывать:

— А между тем это был ведь человек умнейший и даровитейший, человек, так сказать, даже науки, хотя, впрочем, в науке… ну, одним словом, в науке он сделал не так много и, кажется, совсем ничего. Но ведь с людьми науки у нас на Руси это сплошь и рядом случается[30].

— Я в этом романе, Юрий Владимирович, — прошептала Татьяна признанному эрудиту и интеллектуалу Матвееву, — больше всего люблю одну короткую, но ёмкую фразу: «Впоследствии, кроме гражданской скорби, он стал впадать и в шампанское…»[31]

— Вот за что вас люблю, Татьяна Георгиевна, так вовсе не за то, за что любимы вы всем этим яйценосным сбродом. Люблю вас, Танечка, за то, что с вами не только можно, но и есть о чём поговорить! — и доцент Матвеев, почтительно кивнув своей соседке по парте, откинулся на спинку стула и сделал вид, что внимательнейшим образом слушает Семёна Ильича.

Панин распинался с трибуны с видом весьма значительным. Актуальность… Задачи… Группы обследования, сравнения, контрольные… Методы… Основные результаты… Выводы… Практические рекомендации. Глубокоуважаемые члены специализированного совета и просто вольные слушатели-гости терпеливо пережидали. Ясно же, что единогласно! Давай уже, Сэмэн, сворачивайся! Хорош народ слайдами с диаграммами и графиками умучивать. Кому это надо?! Ну, схватил, как обычно въедливый, старичок Степашин твою диссертацию со стола, ну что-то там читает сам себе, сам себе же ручкой гневно машет, сам себе же оппонирует. Ну, смотрит старуха Марусина в твой автореферат брезгливо, как будто не буквы там с цифрами, а раздавленные клопы. Ну да кто их слушает?! Они тут пожизненные почётные глубокоуважаемые члены до тех самых пор, пока смерть не разлучит их с этим специализированным диссертационным советом. Два городских сумасшедших. Юродивые при давным-давно коррумпированном храме науки. Ну, так ты же ж, Сэмэн, умный, да? Старухе Марусиной новую стиральную машинку подогнал. Старичку Степашину раритетную книжицу презентовал. Так что все «за», Сэмэн. Единогласно!

Официальные оппоненты сделали без огонька пару незначительных замечаний. Потому что так надо. Оппоненты же, в конце концов. А затем ещё раз сказали, как важна и значительна и всяко прочее актуальна поднятая Семёном Ильичом Паниным тема. Поднятая и разработанная, и просто-таки новое научное направление… Особенно нахваливал панинскую диссертацию действительный член Сергеев, разумеется.

Семёну Ильичу задали положенные вопросы. Семён Ильич дал положенные ответы. Всех гостей и вольных слушателей и самого соискателя учёной степени доктора медицинских наук отпустили на перерыв. А глубокоуважаемые члены остались на голосование. Но ровно через пять минут и они стали вываливаться на перекур. Так что на бенефисе шубки-свитера был полный аншлаг. Специализированный диссертационный совет, член на члене, действительный на корреспонденте! А девочки и мальчики — всегда девочки и мальчики. Ну, кроме разве что Степашина и Марусиной. Да и им ничто человеческое…

После объявления решения — единогласного! — о присвоении соискателю Семёну Ильичу Панину учёной степени доктора медицинских наук по специальности акушерство и гинекология состоялся, наконец, «внутренний» фуршет. Ну и слава богу, а то Варя чуть с ума не сошла, крыльями горлицы прикрывая паштет.

Сперва, конечно же, все жали Панину руки, поздравляли и обнимали. Татьяна Георгиевна терпеливо выстояла очередь. Она здесь была далеко не первым лицом. Скорее даже лицом никаким. Просто гостем диссертанта, заведующей обсервационным отделением родильного дома, входящего в состав крупной многопрофильной больницы. Мелкая сошка. Тут. Да.

— Выглядишь потрясающе! — прошептал ей Сёма, протокольно обнимая и целуя. — Потрясающе выглядишь, стерва. Но ведёшь себя отвратительно!

— Поздравляю! Поздравляю! Вы, Семён Ильич, давно достойны! — громко сказала Мальцева, а в ответ ему прошептала, продолжая горячо жать руку: — Сёма, ты не мусульманин, а я — не покорная младшая жена. Ты кому в ответной речи спасибо говорил? Любимой альма-матер, первому учителю ремесла, академику такому-то и профессору сякому-то. И любимой супруге Варваре Степановне, без которой… Так что отъебись!

— Танька, это же просто тупой стандартный протокол! — не выпуская её руку, вслух сказал Семён Ильич, немного опешивши. Он привык к большей сдержанности своей Мальцевой на людях.

Кто-то оглянулся. Кто-то замолчал. Татьяна Георгиевна вырвала руку и отошла в сторонку.

На внутреннем фуршете Мальцева не пила. Надо было ещё дорулить до ресторана. Зато уж накокетничалась от души. Какие они всё-таки смешные, эти учёные мужи. Что уж говорить об учёных девах!..

В ресторане и вовсе уж беспредел творился. Что, впрочем, было вполне прогнозируемо и ожидаемо. Нет-нет, для начала все, разумеется, выпили — и за медицинскую науку, и за свежеиспечённого доктора этой самой медицинской науки, и за школу, и за учителей, и за соратников, и за тех, «без кого бы мы никогда…». Затем пили за красивых женщин и мужественных мужчин. Разбивались по группкам, сплетничали. Перегруппировывались и снова сплетничали о тех, с кем только что сплетничали об этих. Всё как обычно. Ну и, разумеется, танцы-шманцы-обжиманцы.

— Как вы, Татьяна Георгиевна, на таких копытах ходите и не падаете?! — горя бордовым румянцем, поинтересовалась Елизавета Петровна, кивнув подбородком в элегантные ботильоны Мальцевой. Взмокшая, употевшая, расхристанная, но тем не менее не уходящая домой профессорша. Как же! Вдруг что