усиливал темноту на лестнице.
— Понимаю. И ни один из вас не слышал в течение вечера какого-нибудь подозрительного шума наверху?
— Нет, — разом ответили они, и на лице сержанта появилось выражение, говорившее: «наверное, слишком были заняты».
Хилма с грустью подумала, что с невероятной быстротой превращается в особу с весьма сомнительной репутацией. Но в данной ситуации это было лучше, чем признание в том, что она лезла по пожарной лестнице именно в квартиру убитого…
Сержант уже просматривал свои записи и, казалось, подошел к концу своего допроса.
— Думаю, на данный момент все, — как бы подытожил сержант, закрывая блокнот. — Я должен попросить вас еще полчаса никуда не уходить, пока мы не закончим предварительный опрос всех жильцов.
— Хорошо.
Когда он уже повернулся уходить, Хилма нашла в себе мужество спросить:
— Скажите, сержант, моя семья непременно узнает об этом? Вы понимаете, что я… что будет, если ей это станет известно.
— Да, конечно. — Сержант внимательно и серьезно посмотрел на нее. — Пока я не могу ничего вам ответить, мадам, потому что, сами понимаете, это зависит от того, как быстро пойдет расследование. Но можете быть уверены, что мы не стремимся доставлять неприятности, если этого можно избежать.
— Я вижу. Спасибо. Конечно, я понимаю, что вся эта ситуация производит на вас странное впечатление. Я имею в виду… странное стечение обстоятельств…
— Осмелюсь заметить, что это не единственная странная вещь, произошедшая в этом доме, — сухо ответил сержант перед тем, как окончательно удалиться.
После его ухода воцарилось молчание. Хилма первая нарушила его:
— Я очень, очень сожалею. Не знаю, что и сказать вам.
— Моя дорогая, но это вряд ли ваша вина.
— Нет, моя. Я вломилась к вам. Пусть не намеренно, но я влезла в вашу квартиру и навлекла на вас все эти неприятности.
— Но это я настоял на том, чтобы вы остались поужинать со мной.
— Да, но вам не пришлось меня долго уговаривать.
— Да, Милая, — с улыбкой сказал он. — Но, как мне помнится, вы все-таки пытались возражать, и я ужасно боялся, что вы скажете «нет».
Она с огорчением посмотрела на него, потом тоже слегка улыбнулась.
— Нам просто не повезло. — Он пожал плечами. — Но по крайней мере, этим разрешилась проблема письма.
— О! — Внезапный испуг появился на ее лице. — Что теперь с ним будет?
— Я полагаю, что полиция заберет все письма этого джентльмена, но, как правило, подобные письма подписываются только именем, не так ли?
— Да. Но у меня необычное имя.
— Какой-нибудь адрес есть на письме?
— Нет.
— И на нем стоит дата пятилетней давности?
Она кивнула. И вдруг лицо ее озарилось:
— О Боже! Как я могла забыть это… оно подписано шутливым прозвищем, которым меня все тогда звали, а не моим настоящим именем.
Он улыбнулся.
— И все-таки вы боялись, что ваш жених увидит письмо?
— Он тоже знает это прозвище. А кроме того, он узнал бы мой почерк.
— Милая, а вам не кажется, что вы поступили довольно опрометчиво, предоставив нашему другу сержанту образец вашего почерка?
Она почувствовала, что он огорчен тем, что даже в такой ситуации она не захотела открыть ему свое имя.
— Нет. Я написала все печатными буквами. Ее сообразительность позабавила его.
— Разумеется, чтобы было разборчивее?
— Совершенно верно, — улыбнулась она в ответ.
— Так что теперь нет никаких оснований опасаться, что полиция может связать это злополучное письмо с вами?
— Абсолютно никаких.
— Что ж, тогда, моя дорогая, вы можете чувствовать себя свободной от шантажа. Я только надеюсь, — мрачно добавил он, — что нас не коснется другое подозрение.
— Вы думаете, это возможно?
— Да нет, не думаю. Просто очень жаль, что пришлось воспользоваться пожарной лестницей. Вот и все.
Хилма подошла к нему и почти робко коснулась его руки.
— Вы ведь правда не подумали… даже ни минуты не сомневались, что я могу иметь к этому какое-то отношение?
Он поднес ее руку к своим губам.
— Нет, Милая. Такая недостойная мысль даже не пришла мне в голову.
— А могла прийти.
— Нет, у меня ведь кроме слепой веры есть еще и здравый смысл. — В глазах его запрыгали чертики. — Если бы вы убили кого-то наверху, вряд ли бы полезли на обратном пути в другую квартиру, чтобы взломать еще чье-то письменное бюро.
Она засмеялась.
— Думаю, что нет. — Лицо ее стало серьезным. — Но мы с вами упустили самый неприятный момент в этой истории, — воскликнула она. — Этот ваш сосед действительно двоюродный брат вашей невесты?
— Да.
— И что теперь он сделает?
— Ну, по крайней мере, он не шантажист.
— Но он был крайне возмущен… шокирован тем, что увидел. Это буквально было написано на его лице. Он может решить, что его долг рассказать об этом вашей невесте.
— Может быть.
— Но этого нельзя допустить. Вы должны разрешить мне все ему объяснить.
— Что вы сможете ему объяснить? Что влезли в мою квартиру по ошибке, потому что намеревались заполучить письмо, которым вас собирался шантажировать убитый? О нет, дорогая, такую историю вам рассказывать нельзя.
— Но, может быть, не совсем такую…
— Послушайте. Вам вообще ничего не надо рассказывать. Дело в том, что он утром улетает в Америку, если только сегодняшняя история ему не помешает. Тогда опасность того, что он расскажет об этом» Эв… или еще кому-нибудь, отпадает.
— Вы уверены?
— Совершенно уверен.
— Но он может написать, — запротестовала она. Тревожное выражение не сходило с ее лица.
Он покачал головой.
— О, нет. Я его немного знаю. Он может проболтаться случайно, в разговоре, но он не такой человек, чтобы специально сообщать об этом в письме.
Однако она не успокоилась. И только когда он нежно накрыл ее руку, лежавшую у него на рукаве, своей рукой, она тихо вздохнула, и, казалось, напряжение спало.
— Значит, вы думаете, что мы можем считать себя в безопасности? — Она провела свободной рукой
