непременного ума! Как человек, художник не умнее своих зрителей и слушателей. И не обязан быть, он же человек. Ум – это человеческое качество. Талант, гениальность, жажда создавать искусство – это качества божественные, таинственные и не обязательно связанные с умом.
Но, когда мы читаем книгу или смотрим фильм, мы всегда предполагаем, что автор обладает, точнее, должен обладать, умом большим, чем у нас, зрителей, читателей, слушателей. Иначе с какой стати нам тратить своё время на его книгу, фильм, на его музыку. (Это если мы имеем дело не с развлекательным кино или книгой. В случае развлечения нас фигура автора вообще мало интересует.)
Когда мы прикасаемся к произведениям классиков, мы не подвергаем их ум сомнениям. Предыдущие поколения доказали их авторитет и значительность. В случае же с современниками мы часто опасаемся и не доверяем живущим с нами в одном времени художникам. Нам трудно признать, что далеко не совершенный, проживающий с нами в одной стране и времени, а стало быть, чуть ли не за стенкой, человек может быть художником уровня классика и способен создать безупречное произведение искусства, которое надо просто открыто и без недоверия воспринять.
Нам это трудно. Как художнику мешает в служении искусству его человеческая и приземлённая природа, так и нам она мешает признать его, художника, значение и масштаб.
Если мы знаем, что художник носит дешёвый пиджак, который ему явно не идёт, или, наоборот, дорогие часы, которые ему не должны быть по карману… Если мы из прессы знаем, кто его жена и как она выглядит, а выглядит она, по нашему мнению, пошло и безвкусно, или, наоборот, она слишком хороша и сексуальна… Если мы узнаём, что художник страстный футбольный болельщик или, наоборот, равнодушен к спорту и его фигура говорит об этом… Если, в конце концов, до нас доходят слухи о том, что на прошлой неделе художник совершил какую-то нелепость, сказал глупость или был замечен в неподобающей, на наш взгляд, компании, мы тут же себя успокаиваем. Успокаиваем в том смысле, что не читали его книг, и не будем, не смотрели его кино, и не станем. Или что-то смотрели, что-то читали, но не закончили, не досмотрели, потому что было трудно. Так и не будем дочитывать и досматривать. Не надо нам этого. Что этот человек может нам сказать?
Это теперь нас удивляет и не укладывается в голове, как могли допустить, чтобы какой-то современник стрелял в Пушкина! Как такое могло прийти современнику в голову? Как другие современники такое позволили? Мы знаем, конечно, что стрелявший был француз и мерзавец, что друзья Пушкина пытались его уберечь… Значит, мало пытались, говорим мы. Они что, не понимали, что это ПУШКИН! Как его жена могла ему изменять или допустить хотя бы подозрение на измену? Это же был Александр Сергеевич!!! Мы бы такого не допустили.
А как современник мог стрелять в Лермонтова? Да, Миша был, как говорят его современники, неприятный и желчный… Терпеть надо было!!! Терпеть, Мартынов! Он что, не понимал, кто перед ним?.. Получается, что не понимал. Или понимал, но не до конца. Или понимал всё, но не смог сдержаться… Перед ним же был живой и современный ему человек.
Поэтому обижали Шекспира, мучили Сервантеса, отравили Моцарта… Издатели обманывали гениальных писателей, современные гениям критики писали злобные глупости, Толстого отлучили от церкви… Тарковскому не давали денег и плёнки на фильмы… или давали, но недостаточно, и терзали его за уже даденное, требовали сокращения его картин как на Родине, так и в Италии, и в Швеции. Они что, не понимали, что ему нужно было отдать всю плёнку, какая только была, и даже ещё больше. Значит, не понимали!!! Современники!
Современники не отделяли искусство художника от человека-художника, приписывая человеческие слабости, отсутствие житейских навыков или, наоборот, жизненную прагматичность и смышлёность, то есть все человеческие признаки художника, его искусству. Они смешивали искусство с живым человеком, его творящим, и успокаивались, не впуская в себя те переживания, которым и адресовано было искусство художника.
Современники старались понять человека, рядом с ними живущего, ошибочно думая, что при этом понимают и его искусство. Вот им казалось и кажется, что они поняли и понимают всё. Всё: и человека, и его искусство вместе.
А человеку и свойственно стараться понять. Понять однозначно! Такое понимание и есть результат. Результат ценен. Результат успокаивает.
Искусство же, настоящее искусство, не может быть однозначным. Оно обязательно многозначно. Многозначность тревожит.
Современникам было невдомёк, что в своём творчестве художник мог и должен быть уверенным, бескомпромиссным, всевидящим, мудрым и, несмотря ни на что, любящим всё и вся… А человеком он мог быть сомневающимся, ошибающимся, тщеславным, закомплексованным, желчным, вспыльчивым, житейски глупым, капризным или даже трусливым. Но современники видели перед собой прежде всего человека и тем самым принижали его искусство. Это очень и очень по-человечески понятно.
Возможно, желанием увидеть в художнике прежде всего живого и земного человека объясняется такая популярность и востребованность разнообразных околохудожественных и псевдонаучных исследований в виде книг и фильмов о жизни и «судьбах» великих художников прошлого.
Люди, увидевшие, например, картины Дюрера, Веласкеса или Брейгеля, услышавшие Чайковского или Баха, прочитавшие Гофмана или Бунина… Люди, в которых искусство этих гениев задело не затронутые прежде переживания, ощущающие тревогу и какие-то чувства, с которыми не в силах справиться, хотят успокоиться и жить, как прежде. Они чувствуют душевную боль от того, что искусство задело давно не тронутые или вовсе не затронутые душевные «струны».
Подобную, только мышечную, боль чувствует человек, который давно или никогда не ходил в спортивный зал. А тут сходил, позанимался, и наутро болят мышцы.
Но как устранить мышечную боль, мы знаем. Что же делать с душевной болью, которая возникла от встречи с искусством? Да почти то же самое, что и с мышечной. Можно продолжить свои контакты с искусством, и тогда появившаяся боль станет ни с чем не сравнимой, нестерпимой радостью и сутью жизни. Можно, наоборот, прекратить контакты с искусством и подождать, пока боль пройдёт. Но ещё можно принять обезболивающее, то есть взять и как-то понять искусство, понять житейски, однозначно и просто. Такое понимание приносит успокоение. Боль проходит. Что для этого нужно? А например, прочитать биографию Гофмана или Брейгеля, найти там человеческие объяснения его непостижимого гения и его произведений. Объяснения типа: «А-а! Оказывается, его мама в детстве била. Теперь понятно, почему он такое написал» или: «Оказывается, у него мамы вовсе не было. А это всё объясняет. Теперь понятно, почему он такое рисовал» или: «Так он же по знаку зодиака Овен. Теперь всё ясно».
Найдётся объяснение искусству, будет найдено и понимание.
Понимание принесёт успокоение. Успокоение – это так или иначе результат.
Результат сладок…
Сладок, как самообман.
Искусство непостижимо, оно не связано с пониманием. Оно погибает от кажущегося понимания. Искусство – это не наука! Искусство не терпит однозначного понимания и трактовки.
Искусство непостижимо даже… а точнее, прежде всего самим художником, в котором оно зарождается и бушует. Настоящий подлинный художник, гений, всю свою жизнь пытается выяснить, что же такое искусство, зная, что ответа на этот вопрос не существует и ответ недостижим. Но он, как я уже говорил ранее, ставит перед собой недостижимые задачи. Он знает, что обречён на то, что не добьётся окончательного результата…
Однако именно художник, гений, создаёт искусство, которое появляется в виде симфоний, романов, стихов, картин и кинокартин… Эти произведения можно счесть результатами, но только гении, подлинные художники, их таковыми не считали и не считают. Гении не писали и не пишут симфоний, но пишут музыку… не пишут книг, но пишут литературу… не рисуют картины, но живопись, не снимают фильмы, но снимают кино… ставят не спектакли, но делают театр…
Это отказавшиеся, оторвавшиеся от настоящего искусства изменники или работящие и активные бездари снимают фильмы, пишут песни, рисуют картинки, сочиняют книжки.
Так и настоящие пастыри всю жизнь идут к Богу. Идут смиренно, но неотступно, ведут за собой, ничего никому не гарантируя и даже не обещая… А кто-то строит церкви.
