заговорил о переборках из красного дерева, на меня посмотрели с недоумением.
— Красное дерево? Де-ре-во?
— Ну да.
— Не может быть и речи. Слишком огнеопасно.
Напрасно я возражал, что опасность пожара в мезоскафе ничуть не больше, чем на любой яхте, к тому же дерево можно обработать так, чтобы оно не воспламенялось.
Я предложил наклеить очень тонкую фанеру красного дерева на металл, но и этот вариант не прошел. Дескать, пластиковая имитация вполне сойдет. Но тут уже я не согласился. Как гипс не мог заменить эллинам мрамора, так и пластик не заменит европейцу красного дерева. Если дерево исключается, откажемся вообще от стиля яхты, отделаем мезоскаф внутри алюминиевыми панелями, выкрашенными в белый цвет.
Недаром кто-то потом сравнивал интерьер мезоскафа с госпиталем: то же впечатление чистоты, аккуратности и — во всяком случае теоретически — полной асептики…
От носа до кормы тянется коридор восьмидесятисантиметровой ширины, как раз двоим разойтись. На носу цилиндрический корпус оканчивается полусферической кают-компанией. Вдоль стен полусферы расположены сиденья, их спинки образуют шкафчики, набитые до отказа мешочками с силикагелем и пищевыми концентратами. На одной стене висит карта района, через который проходит первая половина нашего маршрута. Посредине «салона» стоит круглый стол и несколько кресел. Этот носовой отсек будет служить местом для совещаний, столовой, общей комнатой и рабочим помещением.
По бокам длинного коридора размещены всевозможные приборы, а также койки, душ, гальюн. С правого борта сперва идет шкаф, битком набитый электрической и электронной аппаратурой: тут и счетчик ампер-часов, и другие приборы для контроля аккумуляторных батарей; радио для связи с поверхностью; сонары; телевизионная установка, соединенная с подводной камерой и прожектором; распределительные щиты. Дальше — камбуз, маленькие раковины из нержавеющей стали между переборками из ткани формики, а вверху помещены четыре больших термоса с запасом горячей воды на все плавание. Воду подогрели заранее в порту, чтобы не расходовать энергию наших аккумуляторов. За камбузом следует один из мощных преобразователей, которые превращают постоянный ток аккумуляторных батарей в переменный для наших двигателей. Над ним установлен вентилятор, разгоняющий по всему судну тепло, выделяемое преобразователями. Тепло нам очень нужно во время погружений — ведь вода частенько бывает холодная, — но получается оно за счет тех 10–30 процентов потерь в мощности, против которых мы так яростно сражались вместе с «АЭГ», когда проектировали электрооборудование.
Теперь — душ, закрытая кабинка стандартных размеров, утепленная и надежно изолированная, чтобы вода не вытекала. По правде говоря, мы намечали сделать ее попросторнее, но — увы. Одна из стенок двойная и образует маленький отсек, где хранится часть аварийных аккумуляторов.
Затем идут два яруса. Внизу — два иллюминатора (один из них оснащен устройством для взятия проб планктона, которое я опишу дальше) и шкаф с аппаратом Дрегера,[72] теоретически позволяющим покинуть мезоскаф, если он бесповоротно выйдет из строя на грунте при глубине не больше 300 метров. Вообще-то на глубину 300 метров в море погружался только швейцарец Ганс Келлер, и я от души надеюсь, что нам не придется пользоваться этим спасательным устройством. Кроме того, на нижнем ярусе размещены небольшие электропреобразователи для бортового оборудования. Верхний ярус занят моей койкой. Она достаточно длинная, правда узковатая, зато есть одно важное преимущество: в 30 сантиметрах от моей подушки находится иллюминатор. Ляжешь и видишь океан лучше, чем из окна отеля в Майами-Бич. Мне предстоит не один час провести ка этой койке, ловя взглядом крохотных рыбок, крупинки планктона — самые незначительные проявления жизни в толще моря.
Следующий отсек предназначен для океанографов; койку, ниже которой размещено океанографическое снаряжение, занимает Фрэнк Басби. Этот отсек замыкающий, дальше идет кормовая полусфера; в ней, как и в носовой, шесть иллюминаторов, а также люк, через который выходят на мостик, когда мезоскаф лежит на поверхности океана.
Возвращаемся вдоль другой стороны коридора. Сперва — койка Кена Хэга, под ней установлены важные стационарные приборы, регистрирующие ход погружения, и, как и на противоположной стороне, приборы Научно-исследовательского центра ВМС, о которых речь пойдет дальше. Идем вперед — еще две койки, одна над другой, они принадлежат Чету Мэю и Дону Казимиру. Дальше — гальюн, потом следует отсек со вторым преобразователем «АЭГ», а затем — главный распределительный щит с коммутаторами и реле, над которым примостилась шестая койка — водителя. Старший пилот мезоскафа Эрвин Эберсолд любил пошутить по поводу того, что под его койкой собрано такое множество реле, резисторов, конденсаторов, тумблеров — словом, всевозможной электроники.
— Во всяком случае, — говорил он, — не замерзну.
Эрвин попал в самую точку. Однажды, как я уже рассказывал, ему пришлось срочно перебираться на другое место, потому что произошло замыкание и из-под его койки потянулась струйка черного дыма.
Сразу за койкой пилота находится его пост. На двух щитах перед пилотом, совсем как на самолете, искусно размещены всевозможные приборы. Вверху — электрические устройства, система обеспечения безопасности, включая отметчик времени «Лонжин» и кнопки пироболтов, [73] сбрасывающих часть наружного оборудования при аварии; эхолот (норвежской марки СИМРАД, который мы по предложению Эберсолда переименовали в «Синбад»); индикаторы, показывающие, сколько воды проникает в масляные резервуары аккумуляторных батарей по мере погружения; приборы, сигнализирующие о нежелательном присутствии воды в других наружных устройствах. В центре щита — хронометры и хронографы «Ролекс», отсчитывающие официальное судовое время. Фирма «Ролекс» любезно вызвалась нам помочь и изготовила для экспедиции точнейшие кварцевые часы, что для нас очень важно, ведь мы целый месяц не сможем принимать извне точных сигналов времени.
На горизонтальной панели внизу сосредоточены большие и малые переключатели и рукоятки, контролирующие скорость и курс аппарата и положение четырех ходовых двигателей. Слева от пилота помещается пульт управления гидравликой и пневматикой — рукоятки, включающие систему сжатого воздуха, которая продувает главные балластные цистерны, когда мезоскаф выходит на поверхность, или уравнительные цистерны, когда надо уменьшить вес аппарата под водой. Рядом с этими рукоятками смонтированы манометры, в том числе два основных глубиномера фирмы «Хэнни», участвовавшей в оборудовании первого батискафа и первого мезоскафа. Один прибор для малых глубин отмечает колебания с точностью до нескольких дециметров; его предел — 80 метров, после чего он автоматически отключается. На глубины до 1000 метров рассчитан другой прибор; на нем одно деление соответствует 10 метрам, но можно определить колебания и в один метр.
Наконец, за спиной пилота находится самопишущий манометр высокого давления; он позволяет проследить малейшие изменения глубины, а главное — скорость погружения или всплытия, которая определяется по крутизне линии, рисуемой пером.
Миновав пилотский пост, мы попадем в уже описанную носовую полусферу. На этом можно закончить знакомство с нашей обителью, добавим лишь несколько слов про пол и потолок.
Пол (наибольшее расстояние от днища — 40 сантиметров) застлан бежевым «мраморным» линолеумом фирмы «Дойчес линолеум верк». Он состоит из разъемных секций, это обеспечивает легкий доступ в трюмное помещение для периодической проверки спускных устройств, внутренних трубопроводов, баков с отбросами и заключенных в водонепроницаемые отсеки щитков с предохранителями. Потолка, как такового, нет; прямо на виду тянутся трубы, назначение которых можно определить по окраске: желтые — для масла, серые — для воздуха, голубые — для воды и так далее. В подволоке прорезаны иллюминатор вертикального обзора, люк уже описанного маленького шлюза для обмена посланиями и вводы для электрических кабелей и трубопроводов, связывающих внутреннюю и наружную части мезоскафа.
Большинство гостей, особенно тех, кто знаком с обычными подводными лодками, поражает простор внутри «Бена Франклина». Впечатление простора создается за счет площадок в обоих концах и центрального коридора. А двадцать восемь иллюминаторов (двадцать девятый отведен на устройство для забора проб планктона) способствуют тому, что вы чувствуете себя не как в стальной тюрьме, а так, будто находитесь прямо в толще моря. Психологи знают: в самолете, в комнате, на судне, в подводной лодке окна, позволяющие выглянуть наружу, лучшее средство от клострофобии, вызываемой глухими стенами. Люди, которым невмочь находиться полминуты в лифте, спокойно проводят полдня в самолете.
