разом. Таланов перестал понимать резкие, почти панические команды. Единственное, что он сообразил — англичане запустили ракеты.
Савелий, действуя как во сне, вновь сел и крепко ухватился за сиденье. Инстинкт самосохранения требовал бежать, кричать, в общем, действовать. Но здравый смысл, пробиваясь сквозь волны паники захлестывающей разум, подсказывал, что сейчас он не властен над своей судьбой и следует не мешать тем, кто хоть что-то понимает и может.
Капитан был опытен и умен, он все делал правильно.
Если бы это был новейший аэрокран типа «летающее крыло» способный «прижаться» к уровню моря и сделать более трехсот километров в час, если бы на нем не демонтировали узел постановки помех, возможно, все могло бы обойтись совершенно иначе. Но старенький дирижабль, списанный из войск ПВО Пангерманского Союза, представлял собой устаревшую «сардельку» со слабой вертикальной маневренностью, максимальной скоростью менее двухсот километров, и был беззащитен перед ракетами с внешним наведением.
Два реактивных управляемых снаряда поразили машину одновременно. Это были вполне современные ракеты, рассчитанные на уничтожение объемных секционных машин, но «норвежец» не сдавался. Его корпус был разделен на десятки ячеек-секций с подачей газа по системе трубопроводов. Кроме того, после большой модернизации в сороковых ячейки сделали двухслойными, с пластификатором, мгновенно застывающим под воздействием воздуха. При падении давления через пробоины автомат- функциометр перекрыл подачу газа в поврежденные секции, а пластификатор «заварил» пробоины. Потеряв не более одной пятой грузоподъемной силы, дирижабль со снижением уходил на юго-запад.
И некто в темноте решил, что это очень хороший момент для проведения небольших стрельб.
Линкор под невиданным в этом мире трехцветным, черно-белым вымпелом, теряющемся во мраке, распарывал морскую гладь в полном затемнении. Мощнейшие электромоторы вращали передачи, многотонные механизмы разворачивали трехорудийную башню. Баллистические ЭВМ, сопряженные для дополнительной точности и контроля со старыми проверенными шестереночными СУАО, считали, делая поправку на дальность, упреждение, температуру воздуха, влажность, то есть на все, что, так или иначе, меняет траекторию полета снаряда.
Сквозь мутное, подернувшееся паутиной трещин стекло узкого иллюминатора рубки Савелий увидел мгновенную вспышку во тьме. Он сразу же подумал, что это орудийный залп и инстинктивно сжался, ожидая нового взрыва. Но ничего не произошло — первый залп холостым зарядом лишь прогрел ствол.
Металлические когти транспортера захватили новую болванку, поршень вдвинул ее в зарядную камору.
«Сынок», неожиданно спокойно подумал Савелий Таланов.
Вокруг него кричали люди, пронзительно заливались сирены. Судовые машины оглушительно завывали, надрываясь в попытке вынести «пассажира» из-под огня. За дверью, перекосившейся в поведенном взрывом косяке, кто-то надсадно, монотонно вопил от боли. Но шестидесятилетний старик был спокоен, отчетливо понимая, что это конец.
«Сынок, пожалуй, мы больше не увидимся…»
Первый же стандартный снаряд 36.dm с радарным взрывателем точно поразил мишень, обрушив в море пылающие останки пассажирского дирижабля и похоронив в холодной пучине всех, кому выпала несчастливая судьба оказаться на его борту.
Глава 7. Айвен и Ютта
Барнумбург, самоуправляющийся вольный город на границе между Священным Пангерманским Союзом и Францией, раскинулся почти правильной окружностью в излучине реки Нид, на западном берегу. Его история насчитывала более шестисот лет, и если у городов есть свои божества, то они, несомненно, благоволили «вольному городу печатников, шпионов и золота». Расположившийся между голландским Саарбрюкеном и Люксембургом, севернее французского Бузонвилля, он счастливо избег многочисленных европейских войн и усобиц. Исторически, еще с семнадцатого века, город стал центром европейского книгопечатания. В веке девятнадцатом, на фоне длительных франко-англо-германских усобиц, сюда стали стягиваться и финансы, ищущие тихой гавани посреди бурного моря большой политики и разрушительных войн. Окончательно статус одного из мировых финансовых центров за Барнумбургом закрепила общеевропейская война тысяча восемьсот семидесятых годов, положившая конец французской гегемонии, возвысившая союз германских земель и сильно подрубившая мощь Британии.
Деньги и печатные услуги — вот, что предлагал Барнумбург миру. Десять процентов финансового оборота и половина всей печатной продукции Западной Европы приходились на город с населением в неполных два миллиона. Вольный город стал Меккой отделений крупнейших банков и известнейших издательств, в том числе «Фалькенштейн и полиграфические услуги», которое издавало книги Айвена Тайрента.
Ютта ожидала, что они возьмут такси, возможно, поедут на машине из проката, но небольшая парковочная площадка перед домом была пуста — обитатели уже разъехались по работе, остался лишь трехцветный микрофургон службы быта.
— Господин Айвен? — она слегка повернулась к нему, выразительно приподняв бровь.
— Я подумал, а почему бы нам не полюбоваться красотами города? — безмятежно ответил он, вежливо, но твердо увлекая ее к калитке, отделяющей небольшой, поросший карликовыми акациями дворик от улицы, — заодно мы с вами несколько познакомимся.
— Немного познакомимся, — автоматически поправила она.
— Да, мой немецкий нуждается в улучшении, — с той же безмятежностью продолжил он. — В самом деле, госпожа… Карлссон, вы давно последний раз проходили по утреннему городу? Ведь он очень красив, оглянитесь вокруг!
Ютта жила в Барнумбурге уже четвертый год, понемногу, маленькими шажками перемещаясь снизу вверх по лестнице дохода и географически — от окраин к центру. Начав мелким референтом в небольшом литературном агентстве, она в конечном итоге стала ассоциатом в одном из крупнейших издательских домов мира. Пусть и очень маленьким юристом, на подхвате у настоящих мастеров дела, но все же это был очень хороший старт, обещавший большие перспективы. Однако, правоведов много, а доходных мест — мало и множество не менее, а положа руку на сердце, и более грамотных специалистов так и не смогли перешагнуть этот порог. Айвен Тайрент обратил на нее внимание, повинуясь неким своим причудам и, соответственно, заставил и старших партнеров «Фалькенштейна» заметить молодую и перспективную работницу. Это был шанс, который нельзя было упустить, и который целиком зависел от сумасбродства Тайрента.
— Да, конечно, вы правы, — ответила она, стараясь правильно смешать необходимую вежливость и проявление любопытства. Полчаса назад она представляла себе будущие карьерные успехи, к которым приведет ее работа с самим Тайрентом, теперь же назойливо вспоминался отвод ее предшественнику.
«Он мне не нравится», так, кажется, он тогда сказал?
— Да, Айвен, очень красивый город, я с вами согласна! — попробовала она снова и почувствовала, как невыносимо фальшиво это прозвучало. Ютта окончательно смутилась и закусила губу, совсем как в детстве, когда долго, мучительно зазубриваемое стихотворение неожиданно забывалось. Обида охватила ее — на Айвена, сумасброда, который лишь парой действий полностью выбил ее из колеи и еще больше — на себя. Она отвернулась, стараясь сдержать невольно навернувшиеся на глаза слезы.
— Ютта… — Айвен крепко, но в то же время как-то очень легко, очень мягко взял ее под руку. Она посмотрела ему прямо в глаза и увидела, как легкая, очень доброжелательная улыбка осветила его простоватое лицо.
— Ютта, — повторил он. — Наверное, мне следовало объясниться сразу, чтобы не вводить вас в смущение.
Он сделал паузу и сбавил шаг. Теперь они неспешно шли, почти брели по улице окаймленной каштанами. По бокам трех- четырехэтажными коробками поднимались доходные дома, типовые строения, но
