— Сергей… — растерянно произнесла Ксения.
И Дориков, забыв обо всех условностях, шагнул к ней, крепко беря за руку. Девушка прижалась к нему, ее била сильная нервная дрожь.
Прямо по курсу сгущалась темная, почти черная гряда низких, мрачных туч. Они появились словно из ниоткуда, конденсируясь прямо из воздуха, звенящего тревогой. Вертикальная молния, яркая, сотканная из множества бледно-сиреневых щупалец, располосовала грозовой фронт. Затем еще одна, и еще. Всполохи небесного огня слились в стробоскопическое мерцание.
И неожиданно закончились.
— Что это все? — почти шепотом спросила она.
— Не знаю, — честно ответил он, так же тихо, словно опасаясь призвать что-то очень опасное и враждебное.
Гудение радио прекратилось, динамик издал резкий щелчок и неожиданно произнес череду коротких, рубленых слов на каком-то гортанном языке, незнакомом Сергею.
Zeugen… angriffsspitze…fliegerlos… geheimhaltung…[2]
— Смотри! — воскликнула девушка, указывая ему куда-то за борт, в небо.
Сергей добросовестно уставился по направлению ее указующего пальца, но, сколько ни щурился, ничего не заметил, только какие-то точки на призрачной грани соприкосновения неба и воды. Может быть, птицы, а может быть просто обман зрения.
Пора проверить зрение, подумал он, разумеется, сорок семь — не возраст, но глаза уже не те, что раньше. Новые глаза — это конечно чересчур, но провести коррекцию роговицы не помешало бы.
— Не вижу, — сказал он напряженно.
— Да нет же, — произнесла она, сжимая его ладонь, — посмотри внимательнее, там какие-то планеры. Они как будто водят хоровод над самой водой.
Сергей снова всмотрелся вдаль. Действительно, точки приблизились. Теперь совершенно точно можно было сказать, что это не обман зрения и, пожалуй, не птицы. Разумеется, на таком расстоянии невозможно было рассмотреть никаких деталей, но неизвестные объекты обладали характерными ломаными линиями, выдающими творение рук человеческих. Их расплывчатые силуэты дрожали и трепетали низко- низко, над самой водой, бликуя и отсвечивая полированными плоскостями, как будто и в самом деле стрекозы водили свои охотничьи танцы.
Планеры приближались. В считанные секунды их можно было уже без труда сосчитать и рассмотреть более-менее детально. И тогда Дорикову стало очень… тревожно. По спине прошел морозец, скребя кожу колкими остренькими лапками. Эта же неосознанная тревога охватила всех присутствующих на палубе — неутихающий доселе жизнерадостный шум пассажиров сам собой буквально за несколько секунд сошел на нет, лишь удивленные возгласы да ровный рокот судовых машин нарушали тишину на палубе.
Их было семь, может быть восемь, машин схожих по размерам с двухместными русскими «Витязями» или американскими «Хоуками», идущих косым строем в одну линию, разрезая прозрачный воздух непривычно длинными плоскостями, поблескивая прозрачными каплями фонарей-блистеров.
Прежде всего, планеры приближались очень быстро, невероятно быстро. Дориков был не очень хорошим знатоком воздушных аппаратов, но манера движения, очертания гиропланов и их менее распространенных братьев — гироциклов была ему хорошо знакома. Эти же машины буквально пожирали сотню за сотней метров со скоростью и целеустремленностью небесных акул. Кроме того, инженер не видел ничего сколь-нибудь схожего с привычными движителями — винтами или барабанными приводами. Планеры держались в воздухе, словно велением божьим, лишь странный пронзительный свист, похожий на звук разрываемой плотной бумаги, сопровождал их стремительный полет, разносясь далеко вокруг. Инженер никогда не слышал ничего подобного и, по-видимому, он был не одинок.
Но если отсутствие пропеллеров еще можно было списать на обман зрения или техническую новинку, то сам по себе внешний вид аппаратов даже не столько удивлял и поражал, сколько по-настоящему пугал. Они были странно, неестественно перекошены — кабина сдвинута влево по отношению к центроплану, а сразу за ним с ощутимой асимметрией вправо вырастал уродливый цилиндрообразный «горб» с непонятными выступами, заканчивающийся сложной конструкцией похожей на рулевое оперение, но нестандартных пропорций. Как бы в продолжение «горба» вровень с кабиной, по ее правому борту торчал «пучок» из трех или четырех длинных палочек странного гофрированного вида. Лишь окраска у машин была похожа на обычную, знакомую — серо-синяя, более темная сверху, снизу — светлее, но оттенки краски были более яркими, контрастными.
Группа загадочных планеров (а планеров ли?) вытянулась в линию и выстроила над судном идеальный круг протяженностью в несколько сотен метров. Пронзительный свист-гул наполнил все пространство, и инженер, наконец, понял, почему ему так тревожно.
Окрас машин при всей необычности был схож с окраской военных планеров, а странные «палочки» сбоку кабины — с батареей пулеметов, только со стволами гораздо толще и длиннее.
— А вот еще, — растерянно произнесла Ксения, но Сергей видел и сам. Вторая группа неизвестных машин быстро приближалась с того же направления, что и предыдущие, но эти были заметно больше, симметричные, числом не меньше десятка, они держали курс прямо на «Гинденбург». Словно очнувшись от спячки или растерянности, на «Гинденбурге» замигали огоньки световых сигналов. Видимо, не надеясь на радио, капитан, воздушного гиганта приказал использовать даже сигнальные дымы, и синие шлейфы густой пеленой потянулись по бортам. Видимого ответа не было. Группа над «Гордостью» вновь развернулась в линию, группа, летевшая к дирижаблю, разомкнула строй, охватывая его как огромным серпом.
Толпа на палубе заволновалась, предчувствуя какие-то изменения и неожиданные события. Возгласы «да что это!», «кто они такие?» и «эти вояки со своими полетами совсем распоясались!» слились в один ровный гул.
Странные очертания, полное молчание, «пулеметы», быстрые, идеально точные маневры, отсутствие каких-либо эмблем на машинах. Все сложилось в единое целое.
— Надо уходить… — пересохшими губами прошептал инженер. Девушка удивленно, непонимающе уставилась на него.
— Бежим! — повторил он, крепко хватая ее за руку. Краем глаза он видел, как заканчивают перестроение планеры. На судне завыли сирены «первой готовности», завибрировала палуба — машины увеличивали ход, палубу ощутимо повело — на мостике резко переложили руль.
Резким движением инженер развернул девушку к себе, испуганную, непонимающую, крепко прижавшую к груди мольберт. Ближайший спасжилет был чуть дальше, у трапа на верхнюю смотровую палубу, ближайший плотик еще дальше, на спусковой аварийной лебедке метрах в пятнадцати по борту. Но он опоздал.
Под плоскостями машин направлявшихся к «Гинденбургу» чередой прошли яркие вспышки, быстрые, похожие на сверхновые в образовательных программах по новостнику. И сразу же от них к дирижаблю, быстро, гораздо быстрее даже стремительно скользивших планеров, подобно странным белесым копьям устремились дымные следы, как во время запуска фейерверков на празднике исчисления грехов в Неаполе или на гуляниях в Поднебесной.
Время для инженера остановилось. Он отбросил, оставил за границами восприятия всю несуразность, невозможность происходящего, оставив лишь две мысли. Первая — это нападение. И пусть нападение такое же нелепое и невозможное как атака Кракена из древних морских сказок или пришествие зловещих инопланетян из кинофильма «Далекие контакты», оно совершенно реально. Вторая — он должен спасти ее.
Полет ракет (а теперь уже не оставалось сомнений, что это были именно ракеты) занял лишь несколько мгновений. Мастерство атакующих было велико, а условия запуска идеальными, поэтому дымные «острия» ударили по борту дирижабля одновременно на всем его протяжении, ни одна ракета не миновала цель. Серия взрывов прошла по серо-стальной поверхности, круша прочнейшее комбинированное покрытие и огнеупорные переборки. Несколькими мгновениями спустя громоподобный гул докатился до «Гордости», тяжко ударив по барабанным перепонкам.
Если бы «Гинденбург» был построен как его великий предок, мирно доживающий свой век в музее воздухоплавания в Берлине, он взорвался бы сразу, но огнеопасные наполнители давно уступили место нейтральному газу. Большая часть газовых цистерн была разрушена, но оставшиеся не позволили
