ужасам войны; победа, каким бы долгим и тяжким ни оказался наш путь». Новый, резкий и бескомпромиссный тон британской политической риторики был совершенно оправдан во время смертельной схватки с нацистской Германией, но как же далек от всего этого мир клуба «Трутни» из книги «Яйца, бобы и сдоба», в котором всегда есть время обменяться шуточками перед завтраком, а молодые люди в безупречных костюмах убивают время за игрой в бильярд и в «персидского шаха»[34]!
Черчилль получил свой пост, когда медлить было уже нельзя. Рано утром 10 мая Германия без объявления войны с невиданной доселе скоростью и ударной мощью вторглась в Голландию и Бельгию. Не прошло и недели, как голландская армия сложила оружие. Немцы прорвали слабую оборону Арденн, преодолели линию Мажино, и к 15 мая панцербригады Роммеля наступали так стремительно, что даже обгоняли на своем пути отходившие французские части. В Париже чиновники на набережной Орсэ принялись жечь архивы. Теперь наконец заволновался и Вудхауз. Жаклин Грант рассказывала, что они с Этель устроили на террасе Лоу-Вуда костер из его «антигерманских» статей и записок. Если не считать первые строки «Потаенного сокровища», едва ли не единственная откровенная сатира на Гитлера у Вудхауза — это «Большой прорыв», слабенький рассказ для «Панча», в котором рассказчик повествует о совещании на Вильгельмштрассе:
В приемной было тесно — как в любом помещении, куда заходит фельдмаршал Геринг… Через несколько минут ворвался фюрер.
— Ну что, все в сборе, — сказал он. — Итак, насчет объявления войны. У кого какие идеи?
— Я тут думал… — начал Риббентроп.
— Чем? — перебил его Геринг, большой мастер неожиданных вопросов.
— Ну же, мальчики, мальчики… — произнес фюрер ласково. — Мне тут по дороге пришла в голову одна мыслишка. Давайте уничтожим Британию.
Возможно, обеспокоенная ходом событий Этель решила не оставлять ничего компрометирующего, даже такой мелочи, на случай, если мужа захватят в плен, и потому сожгла рукописи. «Сонное оцепенение», овладевшее ими в те весенние деньки, грозило вскорости обернуться кошмаром.
В восьмидесяти километрах к северу от Ле-Туке командир британских экспедиционных сил генерал Горт отступал к побережью у Дюнкерка, отчаянно пытаясь уйти из немецкого окружения. В понедельник 20 мая, когда отовсюду приходили лишь дурные вести, Вудхаузы предприняли первую запоздалую попытку убежать на юг. До сих пор они верили обещаниям властей, будто немецкое наступление захлебнется, и даже попросили британского вице-консула в Булони заранее их предупреждать об угрозе приближения немцев. Но на деле никого из живших в Ле-Туке англичан консульство так и не предупредило — в первую очередь потому, что никто не знал о происходящем, даже Би-би-си. Впоследствии Этель рассказывала Денису Макейлу, что Би-би-си для них «была в ту пору все равно что Библия», но радио тревогу не поднимало. Всякий раз, когда Леонора писала из Англии, она уговаривала родителей уехать, пока это еще возможно, их умоляла спасаться и подруга по Ле-Туке леди Дадли. Однако Вудхаузы упрямствовали, наивно полагая, будто подлинная английская доблесть — не двигаться с места, верить в британскую армию, защищать свою собственность и не поддаваться панике. Не в последний раз во всей этой истории Вудхауз совершенно не вовремя встанет в позу героя. Впрочем, помимо героизма имелись две более объективные причины не уезжать в Британию, даже перед лицом опасности: собаки и новый роман. Если ехать на родину, то любимую собаку нужно отдать в карантин, чего Вудхауз перенести не мог. К тому же он вынужден был бы прервать работу над «Радостью поутру»; об этом тоже не могло быть и речи. Для Вудхауза-писателя творчество было превыше всего. Впоследствии нежелание поступаться этим принципом приведет Вудхауза к катастрофе.
Дурные вести сменялись слухами. Говорили, будто целые орды французской колониальной пехоты уже отбили немецкое наступление, якобы одержав ряд решительных побед вдали от побережья, и будто бы прорванный фронт восстановлен. Позже Вудхауз вспоминал: «Все полагали, что их [немцев] остановят еще до Амьена», — однако, когда Амьен пал, стало ясно, что дело плохо, и Вудхаузы наконец стали планировать эвакуацию. 20 мая никто еще точно не знал, куда движется немецкая армия, но судя по изредка падавшим бомбам и по отзвукам зенитного огня, долетавшим со стороны Арраса, положение все ухудшалось. Этель Вудхауз поехала в английский военный госпиталь в Этапле, здание которого, потихоньку разрушаясь, стояло с Первой мировой, и спросила коменданта о последних разведданных. Более вредный совет дать было трудно: военный уверенно заявил, что немцы еще далеко и можно не беспокоиться. Поэтому Вудхаузы и их соседи после жарких споров решили отложить отъезд до завтра — до 21 мая. Ночью супруги погрузили все самое необходимое в свою «лянчу», закопали несколько канистр бензина в саду и отдали вторую машину поменьше швейцарке-домоправительнице, их соседке леди Фернесс. Они спали «на чемоданах»; утром предстояло прорываться на свободу, то есть на юг: у Вудхаузов возник скороспелый план ехать в Португалию, а оттуда плыть в Америку.
Побег не задался с самого начала. После мартовской аварии «лянчу» плохо починили: включались только вторая и третья передачи. Небольшой караван Вудхаузов двинулся через сосновые леса Ле-Туке, но на дороге в Берк, проехав всего километра три, машина сломалась окончательно. Вудхауз чинить авто не умел и поэтому решил оставить «лянчу» и вернуться на второй машине в Лоу-Вуд. Дома они с Этель встретили Артура Гранта, его жену Рут и дочь Жаклин, которые тоже собирались бежать вместе с еще одним пожилым британцем, мистером Лори. У Грантов были две машины — маленькая «симка» и старый фургон «форд» Красного Креста, который они взяли еще у одного соседа, мистера Кемпа. После длительного прощания с соседями, согласившимися приютить многочисленных собак, второй караван тронулся в путь: впереди Вудхаузы, за ними Жаклин Грант в фургоне, а следом ее отец на «симке». Вторая попытка побега, уже в виду неумолимо наступавших немцев, была так же бесплодна, как и первая.
Из Ле-Туке шли дороги только местного значения. Когда Вудхаузы добрались наконец до шедшего вдоль берега шоссе, их встретил хаос: машины с матрасами, привязанными к крышам, повозки, заваленные мебелью телеги, велосипеды, тачки — и множество людей, уходивших от врага пешком. Это невероятное переселение, которое позже прозвали Исходом, станет в XX веке привычной картиной, но современники были поражены. Антуан де Сент-Экзюпери писал, что с воздуха казалось, будто великан растоптал муравейник. Исход случился не только на побережье: в дни, когда пала Франция, от нацистов спасались бегством от шести до десяти миллионов человек. Многие запомнили на всю жизнь, как быстро рушился привычный уклад. Посреди людского моря, не зная куда идти и боясь обстрелов с воздуха (фордовский фургон сразу сломался), Гранты потеряли Вудхаузов из виду. Только к вечеру Жаклин смогла привести механика — одного из знакомых летчиков с местного аэродрома. Вудхаузы напрасно прождали Грантов, а затем вернулись и рассказали, что дорогу на юг — к Берку, к Аббевилю, к спасению — запрудили беженцы и по ней ведут огонь немцы. Вудхауз предложил вернуться в Лоу-Вуд, а Этель стала умолять всех переночевать у них. Когда кто-то напомнил, что дом могут бомбить, она сказала, что тогда можно будет спуститься в гостиную и накрыть головы подушками. Неудивительно, что Гранты решили ночевать у себя.
На самом деле город никто не бомбил. Ле-Туке не представлял стратегического интереса. Победоносная германская армия просто двинулась дальше, на Булонь. «Палящее солнце сменили сумерки, затем наступила темнота, а мы все ждали, но ничего не происходило, — писал Вудхауз позже. — Вместе с криками кукушек до нас доносился далекий гром битвы возле Булони. Долгий, нескончаемый рев, а потом тишина». С 22 мая Вудхаузы находились за линией фронта, и бежать стало невозможно. На другом берегу Ла-Манша Ивлин Во записал в дневнике: «Читал П. Г. Вудхауза (который потерян вместе с портами в Проливе)… и позабыл о войне». Сам Вудхауз наверняка был бы рад позабыть о войне, однако действительность вторгалась в его жизнь самым бесцеремонным образом.
«Моя первая встреча с захватчиками произошла при довольно неудачных обстоятельствах, — писал Вудхауз в неопубликованной „Апологии“, пытаясь объяснить свое поведение в годы войны. — Все вышло как-то… неловко. Я не попал под пулю, но едва не сгорел от стыда». Так он характеризует страшную встречу с немецким патрулем, описанную на первых страницах «Апологии». Прошло всего несколько дней, и улицы Пари-Пляжа оказались наводнены солдатами в сером. Немцы установили комендантский час (с девяти вечера), расставили часовых и реквизировали виллы. В Лоу-Вуде объявились немецкий сержант и
