— Сильно написано, — сказал он себе, заклеивая конверт.
— Несносный сопляк! — сказал себе мистер Уотсон, распечатывая его. Письмо пришло с утренней почтой, а до завтрака писатель всегда бывал в скверном расположении духа.
— Вот, Моррисон, — сказал он чуть позже. — Ответьте на это, пожалуйста. Все как обычно. Признателен, благодарю, ну, вы знаете.
На следующий день Данстейблу пришло письмо следующего содержания:
— Сорвалось! — воскликнул Данстейбл и отправился в «Сеймур» к своему другу Линтону.
— Писчая бумага есть? — спросил он, входя.
— Куча, — ответил Линтон. — Тебе дать?
— Достань один лист. Я продиктую письмо.
Линтон вытаращил глаза.
— А чего так? Рука болит?
Данстейбл объяснил:
— Понимаешь, Дэй собирает автографы. И просто жить не может без закорючки этого Уотсона. Не пьет, не ест, чахнет. Я вчера попытался добыть ему автограф и вот что получил.
Линтон внимательно прочитал документ.
— Так что, видишь, сам я снова написать не могу.
— Может, и не надо?
— Понимаешь, я хочу сделать Дею приятное. Он в этом семестре ведет себя, как человек.
— Ладно, валяй.
И Данстейбл начал:
— Слушай, — решительно прервал его Линтон, — если ты думаешь, что я подставлю под этой бредятиной свое имя…
— Нет, это не ты пишешь, а вдова, у которой два сына погибли в Южной Африке. Фамилию потом придумаем. Пишешь?
— Он что, еще что-то написал?
— Да. «Марципан».
— Точно? Как-то глупо звучит.
— Точно. В наше время книжка должна называться странно, иначе не купят.
— Ладно. Валяй дальше.
— Как бы ее назвать? Дороти Мэйнард сойдет?
— Надо что-нибудь аристократическое. Может, Хильда Фульк-Посонбаи?
Данстейбл не возражал, Линтон поставил под письмом красивый росчерк с завитушками.
Миссис Фульк-Посонбаи поселили на Хай-стрит в магазине канцелярских принадлежностей. Не самый подходящий адрес для особы голубых кровей, но с хозяином магазина Данстейбла и Линтона связывала дружба, а другого человека, который согласится передать им корреспонденцию, они не придумали.
Письмо для миссис Фульк-Посонбаи пришло на следующий же день. Одного у мистера Монтегю Уотсона было не отнять: он всегда отвечал быстро.
Мистер Монтегю Уотсон выражал глубокую признательность за теплые слова в его адрес, изложенные в письме от 19-го числа сего месяца, однако выражал сомнение в том, что их заслужил. Миссис Фульк-Посонбаи вряд ли черпала утешение в «Душе Антони Каррингтона» так долго, как она утверждает, поскольку роман вышел из печати всего десять дней назад, что же касается «Марципана», о котором она отзывается в столь лестных выражениях, мистер Уотсон подозревает, что ее скорбный дух поддерживала книга какого-то другого автора, ибо он такой не писал. Впрочем, мистер Уотсон надеется, что его роман «Марс и Пан» в той же мере способен излить бальзам утешения на страждущую душу.
Секретарь Моррисон плохо спал ночью и вложил в письмо изрядную долю яда.
— Опять сорвалось! — сказал Данстейбл.
— Брось ты это дело. Ничего не получится, — сказал Линтон.
— Я попробую еще разок. А не выйдет — придумаю еще что-нибудь.
Двумя днями позже мистер Моррисон ответил мистеру Хаббершему-Морли, проживающему на Парк- лейн, дом 3а, что мистер Монтегю Уотсон глубоко признателен за теплые слова и проч. Парк-лейн, 3а был домашний адрес Данстейбла.
На этом этапе переписка между Уотсоном и Данстейблом прерывается, а их отношения переходят в личную фазу.
Вечером двадцать третьего мистер Уотсон, задумчиво прогуливаясь по собственному лесу, был возмущен зрелищем мальчика. Он не любил мальчиков даже издалека и за оградой, мальчик же в имении, пугающий его фазанов, возмутил литератора до глубины души.
Он крикнул.
Пришлец замер.
— Эй! Ты! Мальчик!
— Сэр? — Нарушитель обезоруживающе улыбнулся и с видом парижского франта приподнял кепи.
— Чем ты занимаешься у меня в лесу?
— Я не занимаюсь, я гуляю.
— Подойди сюда! — взвыл романист.
Незнакомец робко попятился.
Мистер Уотсон решительно двинулся в его сторону.
Гость юркнул за дерево.
В следующие пять минут великий ум был занят исключительно поимкой гуляки. Однако тот ускользал, словно последняя строка неоконченной эпиграммы, и на исходе пяти минут окончательно пропал из виду.
Мистер Уотсон поговорил с егерем в выражениях, которые сей достойный муж с завистью вспоминал всю следующую неделю.
— Абарзование, — говорил он другу за кружечкой в местном кабачке. — Где уж нам так. Тут абарзование надобно.
В следующие пять дней монотонность его жизни скрашивали регулярные визиты разорителя птичьих гнезд — по крайней мере, других объяснений упорству непрошенного гостя у егеря не нашлось. Только страстный коллекционер отважится на такой риск.
Егерь свято верил, что всякий мужской индивидуум в возрасте до двадцати лет занят одним — собиранием птичьих яиц. После двадцати он, разумеется, переходит к браконьерству. Мальчику было на вид лет семнадцать.
На пятый день егерь его поймал и доставил к мистеру Уотсону.
Мистер Уотсон был краток и деловит. Он узнал юнца, из-за которого два дня промучился ломотой в
