Рассказы

нувориши, — фыркнул Пит, — и иностранцы к тому же!

— Но мы-то переехали сюда, потому что здесь все было так дешево, — вздохнула его мать, — и как-то очень безыскусно. Настоящая эдвардианская идиллия. Вы только-только родились. Как сейчас помню, я все время думала: «Будем каждый день гулять с ними на пустоши. Они каждый божий день будут бегать по траве!» После Лондона здесь было так спокойно, так тихо...

— Зато сейчас тут о-очень даже громко, — огрызнулся Пит. — Разговаривать придется где-то в другом месте. Ну что, вернемся домой? Или, может, ну его? Как-нибудь в другой раз?

— Что, опять? Ну уж нет, — возмутилась Энни. — Сколько можно переносить? И не будет у меня другого раза, по крайней мере, до Рождества.

— Но до Рождества еще целых три месяца, — подняла глаза мать.

— Именно. Но я, смею заметить, работаю, — отрезала Энни.

Пит, живущий загадочной жизнью свободного художника, при этом ни в чем себе не отказывающий (его джинсы были от знаменитого римского кутюрье), заявил сестре, что нельзя стремиться всегда все делать самой. Пора переучиваться.

— И не подумаю, — отозвалась она. — Да, я все сама! И только благодаря этому добилась всего, что имею!

— Вот с этого места хотелось бы поподробнее!

— Дети, пожалуйста, — простонала миссис Эйвори, ковыряя лежавший перед ней на тарелке брусочек лазаньи с черной фасолью.

— Мы, конечно, можем вернуться домой и поговорить там, но ведь нам троим в твоей квартире просто не на что будет сесть. Может, поговорим на пустоши? Чем плохо? Найдем какое-нибудь местечко...

— Не нужно, — ответил Пит, — правда, не стоит. Для меня, если честно, это Божий промысел. Неловко было говорить, раз уж все пошло наперекосяк, но для того, чтоб приехать, мне пришлось в Лондоне кое-что отменить. Кое-что очень важное. Если можно, давайте-ка на сегодня поставим точку. Мне действительно пора, так я, может, еще успею. Мамуль, ты же не собираешься прямо сегодня умирать? Выглядишь ты замечательно. Мы повидались, пообедали вместе, это ведь тоже важно, правда? А теперь давай-ка мы проводим тебя домой.

В голосе его слышались умиротворяющие и радостные нотки. Потом он метнул свирепый взгляд на сестру, ожесточенно листавшую ежедневник. Миссис Эйвори отложила вилку в сторону.

— Знаете, я на самом деле тоже за то, чтоб разойтись. Как-нибудь в другой раз я с удовольствием выберусь к кому-нибудь из вас в гости, например, к тебе, Энни, а ты, Пит, к нам присоединишься, ведь правда? Проведем весь вечер вместе, времени будет много. Мне так хочется скоротать с вами обоими целый вечер, чтоб никуда не спешить.

— А что если сразу договориться с поверенным на определенное время, а для мамы заказать такси и привезти ее прямо в Темпль, в Грейс-инн, — предложил Пит.

— Я категорически против! — отрезала Энни

— Почему, позволь спросить?

— Потому что это бесчеловечно, как будто речь идет только о цифрах! Как же можно вот так говорить о завещании? И потом, мы-то с тобой все-таки ни в чем не нуждаемся.

— И слава Богу, — подняла глаза Миссис Эйвори.

Она чувствовала странный прилив нежности.

Энни внимательно посмотрела на мать.

— Мамочка, давай-ка мы отведем тебя домой, а то ты совсем устанешь.

— В разговорах о завещаниях нет ничего бесчеловечного, и мне бы хотелось обсудить кое-какие цифры. У нас есть Смитсон. Он отличный поверенный и в курсе всех наших дел. Мне нужна профессиональная консультация. Я доверяла его отцу, доверяю ему. Но мне бы хотелось, чтобы вы присутствовали при нашем разговоре. Я знаю, что вы разумные люди, но мне хочется быть уверенной, что потом не будет никаких недоразумений. Давайте на этом и порешим. Договоритесь о встрече со Смитсоном, скажем, через месяц. Энни, умоляю, выкрои время! Я обязательно приеду, так что мы совсем скоро встретимся... — После еле заметной паузы миссис Эйвори продолжила: — ...но только, пожалуйста, не на Рождество.

Все трое обменялись понимающими улыбками. Материнское неприятие Рождества давно стало у них притчей во языцех.

— У меня на счету сорок рождественских праздников, — произнесла (заученно) миссис Эйвори. — И все их я вынесла на своих плечах, без чьей-либо помощи. Так что с меня хватит. При одной только мысли о Рождестве мне становится тоскливо и страшно. Но в любое другое время я с удовольствием приеду погостить на денек.

В воздухе висело какое-то противостояние, от которого всем троим было неловко.

Но у машины Энни, припаркованной перед домом миссис Эйвори, дети расцеловались с матерью почти ласково. От провожаний вверх по лестнице на третий этаж мать отказалась.

Все трое посмотрели вверх, на ее окна.

— Я прекрасно дойду сама, — произнесла она.

— Уверена? Может все-таки, мы тебя забросим?

— Я абсолютно уверена. И потом, я пока не иду домой. Мне хочется погулять на пустоши.

— Это не опасно?

— Господи, я же гуляю там каждый день всю свою жизнь!

— Только не заходи в дебри, — улыбнулся Пит. — Держись ближе к краю.

Энни и Пит сели в машину, опустили окна и какое-то время безрадостно глядели перед собой в преддверии предстоящей дороги, предстоящего вечера.

— Или в поисках утраченных чувств, — подумала миссис Эйвори. — Думают, что они вот переменились, а я все та же, хотя это полный вздор. Им неприятно про меня думать. Но это ненадолго, это пройдет. Отомрет. Умрет. Вместе со мной.

Лица детей показались ей измученными.

— Нелегко им, — подумала миссис Эйвори, заметив вдруг в волосах дочери непрокрашенную седину.

Энни открыла очешник и водрузила на нос очки.

Лицо Пита было обращено в профиль. Залысина на лбу стала глубже.

— Сардонический медальон, — произнесла миссис Эйвори.

— Что-что? — переспросил Пит.

— Я молчу.

У него между бровями, над переносицей, залегли две глубокие вертикальные морщины. Она дотронулась до них пальцами. Сын отпрянул.

— Ты всегда так делал.

— Ты тоже. Всегда мне говорила: «Будешь хмуриться, они так и останутся». Ты говорила, что я хуже Хватая. У него вся морда была в морщинах. Так и говорила: «Ты же хуже собаки!» Честное слово, мам, ты прямо так и говорила, что я хуже собаки, представляешь?

— Но я же любя! И собаку я любила.

— Морщины были не у Хватая, а у Биддулфа, — вмешалась Энни.

И под споры об умерших собаках автомобиль рванул с места.

— Не заходи далеко, а то заблудишься, — доносилось из окна.

— Я позвоню, — махал рукой Пит. — Жаль, что так все получилось. Жуткий вышел обед. Ладно, до связи. Ужасно обидно.

Потом ей захотелось дойти до ежевичника. Она пошла назад мимо пруда, мимо кафешки, где они обедали, мимо отеля-шато и дальше, за гаревую дорожку терренкура. Прошла мимо последних участков, где на границе полей для гольфа застыли дома, словно готовые бороздить волны галлеоны. Прошла через первые деревца пустоши. Раньше, чтоб не утомлять короткие детские ножки, весь этот долгий путь