них читать. Он мог читать на довольно большом количестве языков»).
Более четкое представление о пределе человеческих возможностей в изучении языков дает проведенный мной интернет-опрос. Из 167 респондентов только двадцать восемь заявили, что знают десять и более языков; лишь семеро утверждали, что знают пятнадцать и более; а рекордное среди названных число языков составило двадцать шесть. Стоит, однако, отметить, что мои требования к уровню знания языков респондентами были очень мягкими – умение говорить (как и писать) на языке не было обязательным. Я не знаю, имели ли они в виду все свои языки, когда отвечали, что изучение языков дается им легче, чем другим людям. В любом случае, если вы подозревали, что Зиад Фазах или Грег Кокс преувеличивают количество известных им языков, результаты проведенного мной опроса дают дополнительную пищу для такого рода сомнений. Даже максимальное среди названных число языков оказалось значительно меньше пятидесяти (приписываемых Фазаху) или шестидесяти четырех (у Кокса). Кроме того, это ставит под сомнение и сведения о Коксе, представленные в Книге рекордов Гиннесса.
Я начал поиски, чтобы выяснить реальные, а не теоретические пределы человеческих возможностей. Гипотетический бессмертный человек, знающий абсолютно все языки, добавляет к нашему пониманию лингвистического феномена не больше, чем носитель одного-единственного языка, поскольку мы прекрасно понимаем: изучение происходит в условиях ограничений, существующих в нашем реальном мире. А раз так, мы должны принимать во внимание лишь способности реально существующих гиперполиглотов и результаты экспериментов, проводимых в естественных условиях.
Поскольку объем рабочей памяти ограничен, можно с уверенностью предположить, что количество языков, находящихся в активе гиперполиглота, также лимитировано. Ломб Като определяла активные языки как «живущие» внутри нее; Клэр Крамш называла их «резонирующими». Если вы действительно хотите узнать верхнюю границу возможности
О существовании языкового лимита говорилось и ранее. Русский психолог и гиперполиглот Дмитрий Спивак в своей книге «Как стать полиглотом» (доступной только на русском языке) предложил так называемое «правило семи». Общаясь со многими полиглотами в России, он спрашивал, сколько языков они реально знают. Хотя выведенное им правило является спорным, никто пока не предложил весомых контраргументов. Спивак предлагал не разделять умения говорить и писать на иностранном языке: «Мозг склонен рассматривать каждый набор однородных единиц как простой, – написал он в письме, присланном мне по электронной почте. – Нет существенной разницы между хранением или извлечением из долговременной памяти семи языков или семи систем письменности».
Возникает вопрос: почему вообще существует предел возможностей человеческой памяти? Согласно одной из научных гипотез, это объясняется тем, что элементы памяти в какой-то момент начинают конкурировать друг с другом, ставя под угрозу способность мозга получать четкое представление о содержании каждого элемента. Ученые не знают, каким целям служит данный предел, раз он не дает человеку никаких эволюционных преимуществ. Однако существование границ человеческой памяти подкрепляет вывод лингвиста Питера Скихана о том, что люди, имеющие особый талант к изучению языков (такие как К. Д. и Кристофер), характеризуются уникальной способностью «управлять своей памятью». Они могут распределять находящийся в их памяти объем информации таким образом, чтобы не допускать возникновения путаницы. Однако это не объясняет, каким образом Меццофанти удавалось настолько ловко маневрировать между известными ему языками. Возможно, некоторые люди обладают гораздо бо?льшим объемом рабочей памяти, чем остальные.
«Я знаю очень немногих женщин, которые занимаются коллекционированием марок или монет», – сказал мне Александр во время одной из наших встреч. Он спросил, не приходила ли мне в голову мысль, что полиглотство следует рассматривать через призму поведения коллекционера, возможно, весьма увлеченного. Может быть, это позволит объяснить, почему абсолютное большинство гиперполиглотов являются мужчинами.
Только один известный гиперполиглот, Джордж Генри Борроу (1803–1881), который выучил сорок два языка, согласно имеющимся описаниям, страдал обсессивно-компульсивным расстройством, психическим заболеванием, которое затрагивает от одного до трех процентов взрослого населения. Борроу испытывал необходимость прикоснуться к нескольким обычным предметам в правильной последовательности, в противном случае, как он опасался, с его матерью могло случиться что-то нехорошее. Навязчивые идеи проявлялись отчасти и у других гиперполиглотов. Александр ведет очень подробный учет своих действий и заметно нервничает, если не может вовремя приступить к занятиям языками. Жесткий учет как своих учебных занятий, так и работы в кузнице вел Элиу Барритт. Похожим образом поступали и Кристофер, и Кребс. Тем не менее никто из них не проявлял признаков компульсивного расстройства. Не встречал я и полиглотов, которых можно было бы заподозрить в настолько сильной страсти к накопительству всяких бесполезных вещей (газет, продуктов питания, металлолома, автомобильных запчастей, спичечных коробков), чтобы это могло негативно повлиять на повседневную жизнь их семей. Конечно, они гордятся своими библиотеками словарей и грамматических справочников, но наличие книжных стопок, как и вообще библиофилия, не имеет прямого отношения к гиперполиглотству. Барахольщики, как я прочел в научной литературе, неспособны надолго отлучаться от своих «коллекций» мусора, и эта привязанность не позволяет им жить нормальной жизнью.
Почему же все-таки большинство гиперполиглотов – мужчины? Одно из возможных объяснений – в том, что умение говорить на многих языках воспринимается как один из признаков мужественности. В дополнение к исследованию гиперполиглотов я провел опрос и среди людей, говорящих только на одном языке. Возможно, случайно, но на этот раз бо?льшую часть ответивших на вопросы респондентов составили женщины. Причем более 30 процентов сказали, что ранее изучали три и более языка, и это несмотря на четкое указание, что данное исследование проводится среди людей, говорящих только на одном языке. Похоже, женщины менее склонны утверждать, что они «говорят» или «знают» язык, который изучали когда-то в прошлом, в отличие от мужчин, которые, желая подчеркнуть свои языковые способности, принимают в расчет и такие знания.
В этом плане меня особенно заинтересовала гипотеза Гешвинда – Галабурда, согласно которой непосредственное влияние на развитие мозга плода оказывают мужские гормоны, и соответственно, последствия асимметричного развития полушарий мозга проявляются в основном у мужчин. Женщины также имеют мужские гормоны, но в гораздо меньшем количестве, и потому их влияние оказывается не столь значительным.
Мужской мозг. Гормоны. Размышления в этом направлении привели меня к тому, от чего я так старательно уклонялся.
Имеется ли связь между нейронным кланом и людьми, страдающими аутизмом? Как и многие хорошие вопросы, этот тоже скрывает ловушки. В конце концов, история знает несколько ярких примеров, когда аутисты демонстрировали впечатляющие языковые способности. Даниэль Таммет, писатель и педагог, имеющий высокую функциональную степень аутизма, готовясь к выступлению на исландском телевидении, сумел выучить местный язык всего за две недели. Интересно, что Карл Циллес упомянул, что Эмиль Кребс, похоже, имел признаки, указывающие на наличие синдрома Аспергера. И все же, не будучи специалистом в этой сфере, я не хотел бы копаться в историях болезней людей и делать на этой основе какие-то выводы. Не склонен я и к тому, чтобы следовать моде и видеть признаки аутизма в каждой эксцентричной биографии.
