эффектом обладает запах розмарина. Такая прозаическая вещь, как кофе, тоже позволяет получить некоторое преимущество. Две чашки кофе повышают активность нейронов в лобной доле, в которой контролируется кратковременная память, и в передней части поясной извилины (на модельном глобусе она находится под Восточной Европой), в которой контролируется внимание.
В моих разговорах с людьми упоминались и другие способы. Например, применение окситоцина, так называемого гормона любви. Дети лучше всего обучаются в том случае, когда они хорошо контактируют с воспитателем, то есть тогда, когда в их организме происходит постоянная выработка окситоцина. Кто-то сказал, что для улучшения памяти перед занятиями иностранным языком можно вдыхать окситоцин. Альтернативой является дофамин[76]. Это нейротрансмиттер, который выделяется в организме при получении удовольствия, но он также тесно связан с когнитивными функциями. Существовало даже предположение, согласно которому снижение уровня дофамина – возрастной симптом – отчасти является причиной снижения пластичности мозга в процессе изучения языков. Регулирование уровня дофамина во время обучения может позволить лучше усваивать новые слова.
Регулирование активности гиппокампа тоже облегчает изучение языков. Одним из способов стимулировать гиппокамп является прием амфетаминов. В одном эксперименте использование D- амфетамина и леводопы (предшественника дофамина, его используют при лечении болезни Паркинсона) на двадцать процентов ускорило изучение новых слов здоровыми людьми. Было показано и обратное: если вы с помощью определенных лекарственных препаратов снижаете активность гиппокампа, процесс ассоциативного обучения может замедлиться.
Некоторые эксперименты с вмешательством в деятельность мозга являются настолько рискованными, что могут проводиться только на животных. Инъекции протеина, известные в научных кругах как нейротрофический фактор головного мозга (НФГМ), играющего первостепенную роль в создании долговременных воспоминаний, могут улучшать способность крыс ориентироваться в лабиринтах. Поскольку физическая активность стимулирует секрецию НФГМ, по крайней мере у крыс, это помогает понять, почему физическая нагрузка улучшает память (хотя всегда считалось, что улучшение памяти происходит благодаря адреналину).
Впрочем, интерес ученых к потенциальным нейронным помощникам в изучении языков пока не позволил прийти к однозначным выводам. Немецкий нейробиолог Катерина Брайтенштайн, применявшая D-амфетамин и леводопу, сказала, что эти вещества произвели малозаметный эффект и не все пациенты реагировали на них. Очевидно, люди захотят, чтобы фармацевтические ген-усилители были более надежными и их применение оправдывало бы наличие любых возможных побочных эффектов.
Возможно ли создать гиперполиглота в лабораторных условиях? Джон Шуман, прикладной лингвист Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе, уклонился от ответа на этот вопрос.
«Я думаю, когда-нибудь в будущем можно будет совершенствовать химическую среду в материнской утробе в период развития плода, – сказал он, – и направлять большое количество нейронов в языковые области мозга». Но существует одна проблема: это не обязательно приведет к тому, что родившийся ребенок станет гиперполиглотом. Он заметил, что наш мозг изменчив и вовсе не похож на четко работающий механизм. Нельзя быть уверенным, что? именно мы запустим в движение. Это, безусловно, плохой сюжет для научно-фантастического романа.
«Если активировать область Вернике, можно получить хорошего певца или человека с очень острым слухом. Зона Брока отвечает за моторную организацию речи, запоминание паттернов. С помощью ее изменения можно получить парня, который обладал бы способностью считать карты в казино». Затем он добавил фразу, которая меня успокоила: «Я не уверен, что подобные усовершенствования не приведут в итоге к появлению потенциального монстра». Игнорируя эту опасность, мы берем на себя слишком много.
Результаты некоторых исследований, объектами которых являлись люди, имеющие талант к языкам, позволяют предположить, что они более «открыты для новых впечатлений», чем все остальные. Психолог Александр Гиора высказал заманчивую идею, что мы обладаем некоей неиспользуемой в нашем родном языке вещью – «языковым эго», которое следует высвободить и сделать более проницаемым для изучения нового языка. Те, у кого границы языкового эго более прозрачны – например дети или подвыпившие люди, – более склонны искажать свое произношение в родной речи, а это, в свою очередь, способствует освоению звуков чужого языка.
Подобная проницаемость нашла отражение и в ответах респондентов, которые были получены в ходе моего интернет-опроса. Один человек (носитель английского языка, который живет в Тайване и говорит, что владеет двадцатью языками) написал: «Нужно уметь хорошо подмечать некоторые вещи, имитировать речь других, не только акцент, но и жесты, интонацию, тембр. Большинство изучающих языки не склонны к такому поведению, поэтому им с самого начала заказан путь к успеху. Просто начните с этого, и вы действительно далеко продвинетесь. Потому что этим вы создадите нового себя». Он добавил: «Я образцовый приспособленец. Большинство людей при знакомстве со мной не могут догадаться, откуда я родом, потому что все мое тело, все мои действия подстраиваются под атмосферу того места, в котором я нахожусь в данный момент». Другой респондент выразился следующим образом: «Человек, способный к языкам, обладает умением вживаться в роль ребенка, когда дело касается разговора/письма на новом языке. Ребенка наивного, неразумного, запинающегося и невнятно бормочущего, но при этом любознательного, полного энергии и открытого новым знаниям».
Меня поразил тот факт, что исконным гиперполиглотом мог бы оказаться кто-то похожий на Питера Пэна. Пока вы неофит в изучении языка, вам не нужно демонстрировать свое взрослое «Я». Вас не будут осуждать за отсутствие ситуативной компетенции. Возможно, вы, как Питер Пэн, избегаете реальности. И, выражаясь языком психологии, мысленно обращаетесь к своим детским ощущениям, какими они были в то время, когда граница между вами и остальными людьми была не такой четкой.
Но теория нейронного клана наводит на мысль о том, что психологические черты – будь то непреодолимость границ своего эго или невроз – не позволяют однозначно определить гиперполиглота, учитывая, что когнитивные навыки имеют куда большее значение для достижения успешного результата. Да, у некоторых полиглотов, таких как Александр и Кен Хейл, погружение в изучение языка являлось реакцией на эмоциональную травму. Возможно, их спасло именно осознание себя как человека, изучающего языки. Но это не дает ответа на вопрос, почему они обратились за спасением именно к языкам. Мне кажется, что полезно было бы рассмотреть некоторые свойства языка, чтобы понять, насколько привлекательным он кажется людям, которые, согласно определению Бэрона-Коэна, являются систематизаторами.
Для таких людей возможность упорядочения элементов языка очевидна и предполагает мириады комбинаций, которые никогда не будут исчерпаны. Вот какой порядок в своих знаниях вы можете навести: можно распределить все известные вам слова по группам в зависимости от того, с какого звука они начинаются, сколько в них слогов, когда вы их выучили, как часто они используются, что они значат или какие из них имеют одинаковое значение в разных языках. Можно также вести учет слов, страниц, минут, часов, идиом, ошибок, частей речи: сколько существительных вы знаете, сколько прилагательных? Если вам это наскучит, можно расставить свои словари, грамматические справочники и разговорники по алфавиту, а можно – в зависимости от языковой семьи, жанра или издательства.
Еще можно фиксировать структуры, пытаться «взломать код» языка и выводить закономерности, делать предположения, искать исключения. Изучение языка включает в себя технологии повторения записанных или произнесенных слов и предложений. Все эти методы можно позаимствовать (использовать специальные курсы, такие как «Ассимиль» и др., см. Приложение) или изобрести собственные (как делали Ломб Като и Александр). Язык – это естественная система: можно наблюдать за тем, как его изучают дети, можно вспоминать собственное обучение и неизбежные ошибки. Это социальная система, связанная с культурными, национальными и региональными традициями.
Я не пытаюсь принизить богатство языка, говоря о том, что он возникает из ограниченного набора элементарных единиц. В то время как среднее число согласных в языке равно примерно двадцати двум, а гласных – пяти или шести[77], количество их возможных сочетаний очень велико. По словам типологистов, существует семь основных типов порядка следования в предложении подлежащего, сказуемого и дополнения (в большинстве случаев подлежащее стоит на первом месте[78]) и всего шесть типов отрицаний[79]
