мешок позволял осуществить ее просто и элегантно.
— Москва далековато, — покачал головой Теркин. — Как думаешь обернуться?
— В воскресенье вечером уйду, в понедельник утром — назад. Тут главное, чтобы Сашка не начал волну гнать.
— Думаешь, станет?
— Кто его знает, — пожал плечами Лев. — НКВД все-таки. Но лучше ему все узнать после того, как я вернусь.
Но все получилось даже проще, чем он рассчитывал. Вечером в субботу Жером отозвал в сторону Шибанова и о чем-то с ним поговорил. К товарищам Александр вернулся довольный, сияя, как новенький пятак.
— Чего такой радостный? — спросил Теркин. Он тренировался, кидая в стенку ножик — не десантный, а простой, кухонный, со стертой деревянной ручкой. — Медаль, что ли, дадут?
Шибанов отобрал у него нож и метнул в дверь с такой силой, что он вошел едва ли не по рукоятку.
— Догонят и еще дадут! Уезжаю я от вас, братцы-кролики. Так-то вот. Надоели вы мне до чертиков.
— Что значит — уезжаю? — не понял Гумилев. — Куда?
— Для начала — в Москву, — Шибанов от наслаждения даже глаза закатил. — А там — куда пошлют.
— За новыми бойцами? — догадался Теркин. — Еще кого-то хитровывернутого нашли, не иначе…
— Этого мне не сообщили, — капитан рухнул на свою койку и с хрустом потянулся. — А только сидеть здесь мне уже осточертело. Я казак, человек вольный, мне в четырех стенах — могила! А так завтра уже в Москве буду.
Мечтательная улыбка вдруг сползла с его лица — как будто с руки стянули перчатку.
— Вы тут мне смотрите, к Катьке не подкатывайте. Если что — ноги повыдергиваю.
Теркин хмыкнул. Лев хотел ответить колкостью, но промолчал — слишком велика была свалившаяся на него удача, ее страшно было спугнуть.
Вместе с Шибановым уехал и Жером, пообещав, что вернется к обеду понедельника. После этого задача, стоявшая перед Гумилевым, упростилась до предела. Он сложил в водонепроницаемый мешок свою гражданскую одежду (ту, что Шибанов когда-то привез ему в Норильсклаг), сандалии и кепку. Теркин, проводивший его до реки, забрал военную форму и ткнул пальцем в том направлении, где в ограде была прорезана щель.
— Ну, ни пуха тебе, Николаич, — сказал он, сильно ударяя Льва по плечу. — Привези там что-нибудь из столицы.
Гумилев бесшумно — сказывались уроки Жерома — пересек реку и переоделся в гражданское. Найти указанную Теркиным дыру оказалось несложно — сложнее было протиснуться в нее, не порвав одежду. Наконец, Лев оказался на вспаханном поле за оградой.
— Получилось, черт возьми! — воскликнул он и поднял голову к небу. В небе плыли легкие, как пух, облачка. Лев чувствовал себя таким же облачком, невесомым и свободным.
До деревни он добрался за пятнадцать минут, и у бабки, снабжавшей Теркина самогоном, выяснил, как отсюда люди добираются до Москвы. Дальше все пошло как по маслу: он подсел на телегу к словоохотливому дедку, лошадка которого везла хрестоматийный хворосту воз, и довольно скоро оказался на московской трассе.
Вскоре рядом с ним затормозила старенькая полуторка. Водитель, чумазый веселый парень, высунулся из окна.
— Что, земеля, в Москву?
Гумилев кивнул.
— Залезай!
В кабине жутко воняло дешевой махоркой. Лев полез в карман и вытащил пачку «Дели».
— Ух ты! — воскликнул водитель. — Уважаю марку! Откуда такая роскошь?
— Да выдают нам. Хочешь — бери, у меня еще есть.
Водитель сгреб несколько папирос, одну засунул за ухо, вторую — в рот, остальные ссыпал в карман.
— Богато живешь, земеля! Сам откуда?
— Из Ленинграда. Здесь на учебе.
Лев предполагал, что расспросы могут продолжиться, и приготовил правдоподобную версию, исключавшую вариант с самоволкой, но водителя его история, как видно, не очень интересовала.
— А я костромской, — сказал водитель. — В армию не взяли, у меня, видишь, рука одна сухая, а шоферить — пожалуйста.
— Как же ты одной рукой-то? — изумился Гумилев.
— Да чего там делать! Я вообще без рук могу. Передачи вон зубами переключаю, хошь, покажу?
И парень заливисто расхохотался.
Под шутки и прибаутки веселого водителя до Москвы доехали быстро. Впрочем, Гумилев помнил, что когда его вез на базу похожий на похоронного агента полковник, дорога от дачи Берия заняла не больше полутора часов.
— Ну, вот и столица, — сказал парень, когда они въехали в город. — Тебе куда?
— Хорошо бы в центр.
— Извини, земеля, я сейчас в Сокольники. До Красносельской могу еще подкинуть, а дальше уж сам. Идет?
Когда Лев вылезал из кабины у станции метро «Красносельская», водитель вдруг протянул ему левую руку — была она совершенно здоровая, ничуть не сухая.
— Грамотно я тебя наколол? — спросил водитель, сам же засмеялся своей шутке и, лихо развернувшись поперек Краснопрудной улицы, рванул обратно к Сокольникам.
Гумилев, улыбаясь, смотрел ему вслед.
Июльская Москва навалилась на него, как наваливается на человека большая и добрая собака, сенбернар или ньюфаундленд. Московский воздух был тяжелым и вязким, и липкий сок тополей капал Гумилеву на плечи, как капают слюни из жаркой собачьей пасти.
Лев не торопясь прошелся по утопающей в зелени Краснопрудной до Трех вокзалов, спустился в метро и доехал до «Площади Свердлова». Вышел и остановился в раздумье — куда идти дальше. Москву он, как всякий уважающий себя ленинградец, считал городом запутанным и нелогичным, поэтому маршрут следовало выбирать так, чтобы не заблудиться. В конце концов он свернул к гостинице «Москва», дошел до Красной площади, над которой висели заградительные аэростаты, полюбовался золотыми маковками Кремля, и повернул обратно. Широченная улица Горького была торжественно пуста; только сверху, от Пушкинской площади, неспешно катился разноцветный, синий с желтым и зеленым троллейбус. Витрины больших магазинов были заставлены мешками с песком, но двери магазинов были открыты, а значит, они работали. Лев ради интереса зашел в один: продуктов было немного, и все они выдавались по карточкам. Карточек же у него не было.
Из всех продуктов ему, впрочем, был нужен только один, в магазине отсутствовавший. Лев потолкался в очереди, присмотрел интеллигентного вида старичка в золоченых очках и, когда тот обменял свои карточки на хлеб и сахар, вышел на улицу вслед за ним.
— Прошу прощения, вы не могли бы мне помочь? Дело в том, что мне очень нужно купить шоколадных конфет. А в магазине, я вижу, их не продают.
Старичок изумленно воззрился на него.
— Шоколадных конфет? Молодой человек, да вы, наверное, смеетесь! Шоколада нет в Москве с начала войны!
Такого Лев не ожидал. Он почему-то думал, что в Москве есть все, надо только поискать.
— А зачем вам конфеты? — подозрительно спросил старичок, оглядывая Льва с головы до ног. — Вы что, сладкоежка?
— Нет, — засмеялся Гумилев. — Мне нужно… в подарок девушке. Это очень для меня важно.
