— По-моему, он тебе симпатизирует…
— Ой! — смутилась Лариса. — Не выдумывайте, Глафира. Просто он воспитанный человек. Не то что Паршин. Хапуга и нахал, каких поискать.
— Вот-вот. Мы уже все эпизоды рядом с туннелем сняли. Теперь нам внутрь надо. А Паршин не пускает. Дни идут, деньги тратятся, а толку никакого!
Мельникова подумала, подумала, и согласилась. Изотов в самом деле оказывает ей знаки внимания. Мелкие, правда, но… выбирать особо не приходится.
— Ладно, — согласилась она. — Я попробую.
— Давай, помощница, дерзай. Если с Изотовым дело выгорит… я тебе премию выбью. Обещаю! — заверила ее Глафира.
Автобус остановился у самых вагончиков, все вышли, с наслаждением разминая затекшие конечности, вдыхая холодный, чистый воздух.
На строительстве их ожидала новость: Паршин слег с жестоким радикулитом и не может подняться с постели.
— Судьба благоволит к нам, — шепнула Ларисе администраторша. — Вон, Изотов идет. Действуй!
Инженер увидел автобус съемочной группы и направился к приехавшим. Он выглядел усталым и подавленным.
— Похолодало, — сказала Мельникова, незаметно подталкиваемая сзади Глафирой. — Вы неважно выглядите, Валерий Михайлович. Как здоровье?
Он махнул рукой.
— Так себе…
Администраторша деликатно отошла в сторону, и Лариса с Изотовым остались вдвоем.
— Что-то не ладится? — участливо спросила Мельникова.
— С этим туннелем с самого начала все не ладится! — признался Изотов. — Дьявольское невезение. Мы его решили прокладывать с западного и восточного порталов одновременно, чтобы быстрее шло. И на тебе! Нестыковка получилась. Виданное ли дело, чтобы два геодезиста ошиблись? Теперь приходится на ходу все исправлять. Паршин даже слег, так его все достало.
— Да, понимаю. У нас тоже неприятности. Съемки затягиваются, начальство недовольно. Все не слава богу!
— Вы люди творческие, — улыбнулся инженер. — А мы — технари. Все до сантиметра высчитали, вымерили, а получилось так, будто шли сквозь гору вслепую. Да еще с грунтом возня! То твердый, как черт, то сыплется песком… Ничего не понимаю. Ось туннеля никак не могла отклониться… и все же отклонилась. Как заговоренная эта гора!
— Нам надо взрыв снимать, — гнула свою линию Мельникова. — Вы не могли бы помочь?
— Я? — удивился Изотов. — Каким образом? Я ведь в кино ничего не смыслю.
— Так от вас ничего особенного и не требуется, кроме разрешения. У нас фильм-катастрофа, про то, как туннель обрушился. Понимаете? Нам надо внутри, под землей, отснять еще пару эпизодов.
— Ну… не знаю, — ему было неловко отказывать Ларисе. — По технике безопасности не положено.
— Валера, миленький, — взмолилась Лариса. — Помогите! Мы будем очень осторожны. И каски наденем, и эти… противогазы. У вас есть?
— Что? Противогазы? Есть… немного.
— Вы нам раздайте, на всякий случай. И каски. Ладно? Нам же кино снимать надо! А искусство требует жертв.
— Ох, еще только жертв не хватало! — засмеялся Изотов. — Давайте без жертв обойдемся.
Лариса поняла, что лед тронулся, и приободрилась.
— Покажите мне туннель, — понизив голос, попросила она. — Можно? Проведите экскурсию, лично для меня.
— Для вас?
Инженер был польщен. Экскурсия в туннеле! А что? Тем более для такой интересной женщины, как Лариса…
В городе, несмотря на весну, по ночам ложился мороз. Утром деревья стояли все белые, из-за клубящейся морозной дымки призраком виднелся Кремль. На бледном небе золотой луковицей блестела колокольня Ивана Великого. Вода в реке казалась льдисто-серой, студеной.
Калитин и Ангелина Львовна медленным шагом прогуливались по набережной и разговаривали.
— Почки на деревьях не померзнут?
— Не должны, — отвечал Марат. — Северная природа к холодам привыкшая.
Он подошел к одинокому, звонкому от мороза деревцу, пощупал ветки.
— Ну, что?
— Спят еще почки… Кстати, я тебе принес очередной «опус», — небрежно, стараясь не акцентировать на этом внимание, сказал Калитин.
«Опусами» он называл описания эпизодов, приходивших к нему из непонятного источника. Они становились все более явственными, обрастали подробностями, окрашивались эмоциями. Словно захватывающий кинофильм разворачивался в сознании Марата, и он проживал в нем как будто свои собственные трепетные, жаркие мгновения.
— Что ты чувствуешь, когда пишешь? — спросила Закревская.
— Чувствую, что я там живу. Но такого же не бывает!
Она остановилась у парапета, глядя на воду.
— Кто из нас осмелится утверждать, что бывает, а чего не бывает?
— Ты правда не считаешь меня психом? — улыбнулся Марат.
— Разумеется, нет. Что за глупости? — вздохнула она, провожая взглядом плывущие по воде льдинки. — Границы нормальности очень размыты. Психиатрия — сплошные условности, каждую из которых можно если не опровергнуть, то оспорить…
— Спасибо, утешила, — перебил он, заходя вперед и поворачиваясь к ней лицом. — Ну-ка, давай постоим. Значит, происходящее со мной выходит за эти ваши границы? Не бойся, говори.
— В общем, да… Но не стоит пугаться. Любой талант, любое проявление творческих способностей тоже выходит за общепринятые границы. Гениальность таит в себе своего рода… божественное безумие. Оставаясь в границах ума, можно создать только добротную подделку. Истинный шедевр рождается в иных сферах и оттуда приходит в наш мир. Именно поэтому гениальность столь притягательна.
— Ты серьезно?
— Это только мое мнение, — подчеркнула Закревская.
— Может, во мне просыпается гениальный писатель? — пошутил Марат. — Как же мне назвать свой шедевр? О! Придумал. «Семнадцать мгновений весны»… Как тебе?
— Избито. И вообще, это плагиат.
— Зато популярно. Сразу привлечет внимание.
— На чужих колесах далеко не уедешь.
— Ну во-о-от… — с притворной обидой протянул Калитин. — Так я и знал. Не успел пикнуть, сразу обрушился поток критики. Куда же это годится? Конечно, художника каждый может высмеять…
Так, дурачась и хохоча, они подошли к машине Марата.
— Тебя подвезти?
— Нет, — решительно отказалась Ангелина Львовна. — Я лучше на метро. В прошлый раз мы попали в такую «пробку»…
— Это не моя вина, — оправдывался он. — Я старался. Виноваты урбанизация и гигантомания. Города превращаются в технических монстров, которые пожирают не только чистый воздух, воду и здоровье граждан, но и время. Здорово я придумал?
— Здорово, здорово. Растешь, Калитин. Ладно, я побежала. Пока…
По дороге к подземке она обернулась и помахала ему рукой в белой пуховой варежке.
