— Налей мне еще коньяка, — сказала она.
Они снова выпили. В зале стало шумно, жарко засияли люстры. У Ангелины Львовны кружилась голова.
— Боюсь, тебе придется выносить меня отсюда… — пошутила она.
— Неужели? С превеликим нашим удовольствием.
Ей было хорошо сидеть напротив Марата, пить коньяк и смеяться.
— Расскажи мне что-нибудь о своих новых достижениях.
— Какие там достижения? — вяло махнула рукой Закревская. — Чем дольше я работаю, тем чаще становлюсь в тупик. Я уже начинаю думать, что взялась не за свое дело. Надо было выбрать специализацию педиатра или стоматолога. По крайней мере там существует хоть какая-то определенность. А психика… такие дебри! Человек внутри себя непредсказуем и сложен. Это даже не темный лабиринт, это… бездны непроницаемые.
— Ну, не преувеличивай. Такие уж и бездны! По-моему, некоторые люди читаемы, как театральная афиша.
— Вот именно, что некоторые. И читаемы вовсе не они, а то, что они тебе показывают.
Калитин задумался. Коньяк спутал его мысли, а близость докторши вызывала странные желания, отличные от философских выкладок. Он внутренне встряхнулся и попытался собраться. Нет, говорить сейчас о психотерапии не хотелось. Тянуло на что-то романтическое, безрассудное, но… сам же спросил о «новых достижениях»? Придется держать марку.
— Ты Ревина знаешь? — вдруг сменила тему Закревская. — Даниила Петровича?
— Данила Ревин? Что-то припоминаю. По-моему, известный в прошлом альпинист. Я тоже немного увлекался скалолазанием, но дальше учебных походов дело не пошло.
— Есть что-то, чем ты не увлекался?
Марат пробовал себя в разных видах спорта — парашютизм, мотогонки, серфинг, редкостные восточные единоборства. Он отдал дань всему понемногу, ни на чем не останавливаясь. Альпинизмом он бредил в юности, зачитываясь книгами о горноспасателях, покорении вершин и ледников, знал наперечет героев прославленных восхождений. Большой Памирский тракт, Пишхорское ущелье, пик Корженевской, Дарвазский хребет… — эти названия звучали для него самой приятной музыкой. Бородатые, черные от мороза и солнца парни в просоленных ветровках, одичавшие от жизни в снежном поднебесье, долгое время были его кумирами. Годы спустя он назвал свое сыскное агентство «Барс» в память о былом увлечении. «Снежный барс» — почетное звание, присваиваемое выдающимся альпинистам.
Снежный барс, светло-серый, с черными пятнами, изящный и сильный, почти незаметен среди скал… Бесшумно скользит он в клубах тумана, выслеживая на скальных террасах горных козловтеков. Ловкий и бесстрашный хозяин гор легко переходит через скрытые под снегом ледниковые трещины и умело избегает готовых рухнуть в бездну снежных карнизов. Следуя за стадами архаров[4] или хангулов,[5] барс поднимается до семитысячной высоты… как раз туда, куда забраться могут лишь настоящие альпинисты.
— Ревин… Ревин… — задумался Марат. — Кажется, он совершил траверс вершин Кальберг — Адайхох.
— Что? — не поняла Закревская.
— Это на Кавказе, — пояснил он. — И еще… на Памиро-Алтае он поднимался на Чапдару. Один из труднейших маршрутов. Думаю, это далеко не все. Данила Ревин — опытный альпинист, но давно забросил горы. Я слышал, он сейчас организовал свой бизнес и довольно неплохо стоит.
— Ну и память у тебя!
— Могу в цирке выступать, — похвастался бывший детектив. — В школе я брал призы на математических олимпиадах, а бабуля прочила мне славное цирковое будущее. Если я хоть раз что-то увидел или прочитал, уже не забуду. Трехзначные числа умножаю и делю в уме почти мгновенно.
— Вот это да! Что ж ты раньше молчал?
— Во-первых, ты не спрашивала. Во-вторых, ничего выдающегося в этом нет. Кому нужно считать в уме, когда повсюду компьютеры и калькуляторы?
— Не скажи, — возразила Закревская. — Хорошая память в наше время редкость. Знаешь, сколько пациентов обращаются ко мне именно с целью улучшить память?
— У меня с детства память отличная.
— Повезло тебе, Калитин. А почему ты не пошел в математики? Был бы сейчас профессором.
— Я бы рехнулся от скуки, — признался Марат. — Формулы, уравнения и корни — это не для меня. Я не могу долго сидеть на одном месте, а тем более корпеть над бумагами. В олимпиадах я принимал участие только по требованию учительницы. А так… меня за уроки не загнать было. Все делал на ходу и как попало, но учился хорошо. Отличником не был, признаюсь, но четверок в аттестате имею буквально пару штук — по пению и литературе.
— Честно говоря, я считала тебя хулиганом и двоечником.
Марат смешно скривился.
— Вот это да! — возмутился он. — Хорошее же я произвожу впечатление на людей.
— Ну, извини… что есть, то есть.
— Кстати, а почему ты интересуешься Ревиным? Он что, твой пациент?
Ангелина Львовна была связана врачебной тайной, поэтому не могла сказать правду. И серьезного повода для этого не видела. Пока.
— Нет, — ответила она. — Даниил Петрович — муж моей школьной подруги. У них возникли проблемы.
— Семейные?
— В общем, да…
Глава 4
— Эй, Мельникова, помогай, чего рот раскрыла?
Зычный голос принадлежал Глафире — старшей по костюмам и прочему киношному инвентарю. Когда Лариса, на школьный манер, назвала ее завхозом, Глафира страшно обиделась.
— Ты кто? — возмутилась она. — Новенькая, что ли?
— Ага.
— Сразу видно! Я, милая, никакой не завхоз. Я — администратор.
— Извините, — растерялась Мельникова.
— Ладно, — смягчилась администраторша. — Будешь при мне. На подхвате.
Вещей и вещиц, которыми ведала Глафира, было столько, что новая сотрудница запуталась в них. Многие предметы и технику Лариса вообще видела впервые. Они с Глафирой занимались тем, что упаковывали разнокалиберную утварь в большие деревянные ящики, помеченные жирным черным клеймом — «Дебют».
Работа была не тяжелая, только очень суматошная. Все бегали, кричали, ругались, искали то одно, то другое, беспрерывно что-то выясняли и уточняли. К концу дня Мельниковой казалось, что она немного оглохла, а перед ее глазами мелькали разноцветные круги. Киностудия уже не представлялась Ларисе сонным царством, как при первом посещении. Наоборот, жизнь здесь кипела и бурлила.
Через неделю Глафира подошла к ней с ведомостью.
— Получи аванс и распишись вот здесь.
— Ой! — обрадовалась Лариса. — А мне положено?
Деньги оказались как нельзя кстати. Об уплате долга конечно же речь не шла, но хоть на питании не придется экономить.
— Чудеса! — удивился Мельников, когда Лариса, усталая и счастливая, пришла домой с полной сумкой продуктов. — Неужели заплатили?
— Как видишь.
