– Нет, этого я не могу! – без колебаний ответила она решительно и твердо.
Глаза Маркуса сверкнули гневом.
– Ну, так идите своей дорогой! – сердито вскричал он. – И знайте, что я презираю вас до глубины души!
Девушка гордо выпрямилась.
С минуту они обменивались гневными взорами, но он ошибался, считая ее слезы, дрожавшие на концах ресниц, знаком девичьей слабости и беспомощности. Она порывисто отвернулась от него и взялась рукой за кувшин.
– И вы ничего мне не скажете на это? – резко крикнул он.
– Ничего! – ответила она. – Что мне за дело, презираете вы служанку судьи или нет! Она останется здесь для двух дорогих ей людей, а до остальных ей нет дела!
Она направилась к дому лесничего.
– Кланяйтесь там от меня вашим веселым друзьям! – язвительно крикнул он ей вслед.
По-видимому, слова эти не достигли слуха девушки: ни малейшим движением не выразила она, что слышала его дерзкое восклицание, и через минуту скрылась в доме.
13.
Возвращаясь домой, Маркус решил в этот же вечер уехать из „Оленьей рощи“.
Весь свет был открыт ему, что же заставляло его терпеть такую пытку в Тюрингии?… Стоит ему уехать отсюда, веселая жизнь охватит его и рассеет густой туман, который окутал его ясную голову и овладел его мыслями. Они сосредоточились около одной ненавистной точки, и он там будет стыдиться, и смеяться над отелловской ревностью, гнавшей его к домику лесничего, куда он подкрадывался, как куница к голубятне.
Хороша голубятня!…
Это был скорее кабак, наполненный кутящими, громко орущими гуляками, среди которых находилась прекрасная белая голубка с обманчивыми невинными глазами.
Но еще вопрос, осталась ли она чиста в этой атмосфере, пребывание в которой она хранит под покрывалом глубокой тайны.
Маркус привел в порядок бумаги для бухгалтера и отослал их домой, причем написал, что не ограничится в своем путешествии Нюрнбергом и Мюнхеном, а проедет дальше, посетит еще раз Рим и Неаполь, так что не скоро запрется в четырех стенах…
Злобно усмехаясь, он думал о том, как в музеях он будет чувствовать презрение к девушке в рабочем платье и удивляться своему теперешнему безумию…
Однако, утром следующего дня, когда он раздвинул занавески и открыл окно, свежий воздух, пропитанный запахом цветов и ягод, ворвался к нему в комнату, и Маркус, вдыхая его и глядя на дорогу, ведущую в глубину леса, ощутил глубокую тоску и горечь разлуки. Тяжело вздыхая, он подумал, что ни мертвые глаза мраморных изваяний, ни мягкий нежный воздух юга не рассеют его печали…
Отложив в сторону дорожные вещи, он направился в сад, и в беседке, опустив занавески на окнах, выходивших к сосновой роще, весь день читал и писал.
Он стойко подчинился добровольному аресту и даже невозмутимо выслушал рассказ Грибель, пришедшей к нему с кофе, о том, что уже наняла новую служанку для судьи.
– Я уже побывала на мызе и сообщила им об этом, – заключила она, – и служанка на днях вступит в свою должность! Как мне жалко жену судьи, – прибавила она, – она так мила, любезна и приветлива, и бедная страдалица столько времени не встает с постели! Я с нетерпением буду ждать того момента, когда мне придется ходить за бедняжкой. А что это придется сделать, в этом я сегодня убедилась! Ведь старики совершенно одни и так беспомощны! Гувернантки не было дома, да в ее помощи теперь никто не будет нуждаться, так что она может заниматься только собой! Ну, а что касается служанки, она может убираться к своему лесничему.
Болтая, г-жа Грибель пристально глядела на молодого помещика, подозревая, что с ним твориться что-то неладное. Ведь кофе вчера остался нетронутым, а деловые бумаги в беспорядке были брошены на столе.
– А новая служанка – настоящий драгун! – заявила толстушка. – Она носит башмаки на гвоздях и одевается, как полагается простой крестьянке. Шутя справляется с полевыми работами и похожа на ломовую лошадь, которая не устает, сколько не взвалили бы на нее. Уж она наведет порядок в их хозяйстве, что давно пора сделать, и вместе с тем положен будет конец скандалу в графском лесу!
С этими словами она ушла, заметив, что ей надо освободить комнату на чердаке и приготовить ее для новой служанки судьи.
После захода солнца владелец усадьбы закрыл дверь беседки и направился в лес. Он низко надвинул шляпу на глаза, словно стыдился деревьев, которые с суровым величием смотрели на новую глупость.
Шорох собственных шагов, треск ломающихся веток, задетых проворной белкой – все это возбуждало нервы, и Маркуса мучила мысль, что он – человек бесстрашный и прямой, крадется теперь, как вор, к чужим владениям…
Собака лесничего залаяла, когда он, неслышно ступая, обходил дом.
Окна угловой комнаты были так же плотно завешены, как и вчера, но одно было открыто, и в нем Маркус увидел то, чего так боялся – ее!
Да, она была там, и из груди его вырвалось проклятие, когда он увидел ее у плиты, освещенную ярким пламенем…
У него явилось желание сильным ударом кулака пробудить ее от глубокого раздумья. Но прежде, чем он успел это сделать, она скрылась за дверью ближайшей комнаты с дымящимся блюдом в руках.
Постояв еще с минуту, Маркус гордо выпрямился и ушел, равнодушно проходя мимо окон дома.
Нет, он больше не будет жалкой игрушкой своей несчастной страсти! Стыдно тому, у кого страсть берет верх над рассудком!… Все должно кончиться, как будто земля разверзлась и поглотила красный домик со всеми его обитателями!…
Наступила суббота, последний день этой бурной недели.
Приехал архитектор и привез план новой мызы; он побывал на мельнице, куда сопровождал его помещик, и остался обедать в „Оленьей роще“.
Когда его карета съехала со двора, Маркус торопливо спустился по лестнице; он спешил на мызу показать план.
Эту ночь Маркус спал спокойно, сердце его теперь билось ровно, словно с ним ничего и не было. Чувство презрения одержало верх над несчастной страстью, и молодой человек был уверен в себе, победив. И если ему казалось, что солнце светит не так ярко, как прежде, а кругом тихо и пустынно, словно темная земля всосала в себя всю радость, он говорил, что надо мириться с этим. И что лучше видеть себя зарытым в могилу, чем позволить себя дурачить и быть предметом насмешек!…
В саду мызы скосили траву, и у края одной из маленьких копен он увидел чей-то носовой платок, валявшийся на траве, и поднял его. Это был тонкий, белоснежный платок, испускавший аромат фиалки.
Вероятно, гувернантка прогуливалась здесь, и он может встретить ее, но ему было все равно: проходя мимо, он просто снимет шляпу, только и всего.
