исказившийся от гнева.
– Я живу у судьи! – коротко бросила она, и сколько обиды звучало в голосе бедного создания, живущего в услужении.
– Черт возьми, я, кажется, оскорбил тебя! – заметил незнакомец. – Ты, конечно, хорошего мнения о своем господине?
Девушка молчала.
– Ты очень оригинальна, – с улыбкой произнес он, – неужели ты находишься в услужении у судьи?… Но если это так, то я могу приказывать тебе!
Девушка невольно отступила назад.
– Да, да, серьезно! – продолжал он. – Я могу отнять у тебя без всяких разговоров связку травы и взять вместо залога твой платок, если ты не докажешь мне, что твой господин имеет право косить на лугу! Он не платит аренды и продолжает пользоваться землей, которая уже год, как не принадлежит ему… Ну, что ты на это скажешь, а?
Вначале она растерянно молчала, потом тихо проговорила:
– Вы, вероятно, новый владелец „Оленьей рощи“?
– Да, ты угадала! Вот и выходит, что ты должна угождать мне!
– Я – вам? – возмущенно воскликнула она.
Незнакомец весело расхохотался.
– Не сердись, пожалуйста! Я не дурной человек, и ни за что не взял бы теперь жесткой руки, которую ты так оскорбительно отказалась протянуть мне. Однако я ничего не имел бы против, если бы ты была немного вежливее со мной.
– Вежливой с врагом человека, которого я люблю?
– Врагом?… – повторил он. – Гм… пожалуй, ты права: я заклятый враг всех игроков и кутил, а подобного твоему судье в этом отношении трудно найти!
Тяжелый вздох вырвался из груди девушки, и она тихо пробормотала:
– Значит, вы хотите с моим…
– С твоим любовным господином у меня будет короткая расправа, хочешь ты знать? – прервал он ее строгим тоном. – О, разумеется! Я без всякой пощады тотчас же выброшу на улицу этого мота и хвастунишку, будь уверена в этом! Я не шучу в серьезных делах, и теперь ты поняла, с кем имеешь дело? – прибавил он.
– К несчастью, да, с богатым человеком, о котором говорится в Библии…
– Верно, с человеком, который не попадет в царствие небесное, потому что он богат! Да, ты права: я тиран, имею каменное сердце, как это, впрочем, и следует всякому деловому человеку с практическим смыслом… Но не беги так, девочка! – добавил он.
Но она продолжала нестись вперед, и господин Маркус вынужден был отстать. Он следил за нею с напряженным вниманием…
Хотя грубая одежда безобразила девушку, она была свежа и стройна как тюрингенская ель, и от ее молодого, стройного тела веяло здоровьем и грацией. Жаль было эту стройную девушку, которую бедность, тяжелая работа и летний зной скоро превратят в грубую, рано состарившуюся женщину.
Впрочем, стоило ли думать об этом?…
Кто знает, сохранит ли ее голова благородную грацию, если снять платок, окутывавший ее?… Прелестный ротик не служил еще ручательством, что у обладательницы его не пошлое лицо в веснушках, что она не косая и не рыжеволосая!…
2.
Девушка не успела скрыться, как из леса вышла на дорогу маленькая толстая женщина в круглой соломенной шляпе.
– Послушай, девушка, – крикнула она, схватив ее за фартук, – разве у вас избыток дорогого картофеля, что ты кормишь им грязных нищих ребятишек?
– Пустите меня! – взмолилась девушка, в голосе которой слышалось нетерпение и желание уйти подальше.
Но женщина, как видно, привыкла отчитывать людей, и она продолжала:
– Подумать только, мы аккуратно платим дорогую аренду за плохую землю, и я не имею пары картофелин для салата, а они пекут его в золе целой кучей! – сердито проговорила она.
– Ах, милая, да отпустите же меня!
– „Милая“! – передразнила ее женщина. – Неужели ты, девушка, не умеешь обращаться с людьми?… Сказала бы: „госпожа арендаторша“ или „госпожа Грибель“, а то „милая“… Ты ни на волос не лучше своих господ и до чего тщеславна и высокомерна! Ну, для чего ты, скажи на милость, носишь этот лошадиный наглазник? – указала она на белый головной платок. – Если живешь в услужении, нечего заботиться о том, чтобы не загорело лицо и не появились веснушки! Все вокруг смеются и говорят, что ты слишком благородна, чтобы носить на себе корзину с травой!… Постой, а это что? – прибавили она, указывая на сетку. – Никак, форель?
– Да, это рыба для больной!
Женщина презрительно фыркнула.
– Да, для больной, а господин судья – старый лакомка – съест ее! Если бы не так, я давно прислала бы больной куропатку или чего-нибудь вкусного! Я же не варвар и имею сострадание к людям, но…
– Мы вам благодарны за это! – послышался ответ из-под белого платка.
– „Мы благодарны!“ – снова насмешливо передразнила ее маленькая женщина. – Чего ради ты ставишь себя на одну доску со своими господами? Они плохо распорядились своим большим состоянием, и у них теперь нет ни гроша, но они все-таки благородные люди, не чета тебе!
Маркус в это время стоял вблизи разговаривающих женщин, не замеченный ими, и с трудом удерживался от смеха.
Толстая женщина, передразнивая девушку, при словах „мы благодарны“, низко присела, и ее иронический книксен был чрезвычайно комичен. Она продолжала держать девушку за складки фартука, и свидетелю этой сцены казалось, что он должен помочь ей освободиться.
– Зачем так горячиться, голубушка? – произнес он, выходя из-за кустов.
Толстушка вздрогнула от неожиданности, но не потеряла присутствия духа: повернув голову, она окинула незнакомца с ног до головы маленькими голубыми глазками.
– Что вам угодно? – сухо спросила она. – Я почтенная женщина и не всякий, кто подкрадывается как крыса к голубятне, имеет право называть меня „голубушка“.
Маркус подавил улыбку и с возмутительным хладнокровием проговорил:
– Протестуйте, сколько угодно, это ни к чему не поведет! – заявил он. – Уверен, что вы не только поспешите приготовить мне чашку ароматного кофе и хорошую яичницу, но и позаботитесь об удобном ночлеге! И будете стоять за тишину в усадьбе, чтобы я чувствовал себя в „Оленьей роще“, как у себя дома!
– Ах, вы – господин Маркус! – всплеснула руками толстушка. – Наконец-то, вы пожаловали в этот благодатный уголок взглянуть на владения, ниспосланные вам Богом!… Да, давно пора вам было приехать, господин Маркус, давно пора! – продолжала толстушка, которую хотя и поразило неожиданное прибытие нового владельца, но не нарушило ее спокойствия. – Крысы стаями бегают наверху над нами, – прибавила она, – и в вещах покойной жены главного лесничего, вероятно, тучи моли
