– Я не так малодушна, – возразила она с легким раздражением. – Да и грозу я с детства скорее люблю, чем боюсь.
– Тогда я не понимаю вашего желания, – сухо заметил он. – Если бы его высказала добрая сестра милосердия, я знал бы, что оно проистекает из заботливости обо мне и объясняется тем же, чем и вчерашнее посещение…
– Вы ошибаетесь! Она вам ясно сказала, что к этому шагу ее побудило сознание долга по отношению к страждущему человеку, – вспыльчиво бросила девушка и гордо откинула голову.
– И у вас хватает духу лишать меня иллюзии лишь потому, что я легкомысленно и поверхностно смотрел на призвание сестры милосердия?
Она опустила глаза и отошла к двери.
– У вас не найдется ни одного смягчающего слова, чтобы ободрить меня?
По ее лицу было видно, что в ее душе боролись различные чувства, но губы не разжимались, и он с горечью сказал:
– Ну, тогда я уйду с ужасным разочарованием! – вскричал он, отворяя дверь и направляясь через сени к выходу.
Маркус забыл, что в доме есть больной, и его твердые шаги по каменному полу разбудили спящего.
– Агнесса! – раздался его слабый голос.
Маркус видел, как она рванулась в комнату, но на пороге приостановилась и испуганно посмотрела на него, когда он с усилием открывал дверь, чтобы выйти из дома.
19.
Молодого помещика встретил такой яростный порыв ветра, что он едва устоял на ногах, спускаясь с крылечка.
Буря бушевала вокруг него, черные тучи беспрерывно прорезались зигзагами молний. Страшный вихрь заставлял деревья жалобно скрипеть и раскачиваться, грозя и его раздавить, как ничтожного червяка.
Более рассудительный и хладнокровный человек немедленно вернулся бы назад, под спасительную крышу дома, но Маркус этого не сделал!
Он не мог желать лучшего союзника, чем эта свирепая буря и на губах его появилась загадочная улыбка: теперь победа за ним!
Он прошел уже порядочное расстояние, как вдруг сверкнула ослепительная молния, и затем раздался такой страшный удар, точно молния проникла в землю у его ног. На минуту молодого помещика оглушило, и он замер на месте, но когда желтоватый, дрожащий свет молнии исчез, разразился ливень и посыпался крупный град.
В чаще леса был небольшой шалаш для дровосеков, и Маркус бросился к нему. В несколько минут он достиг этого первобытного убежища, сложенного из неотесанных камней, и с крышей из мха.
Забившись в угол, он наслаждался видом разъяренной стихии и думал о том, как радуются теперь бедняки, горячо молившиеся о ниспослании священной влаги, могущей оживить полузасохшие нивы и надежды на урожай, что обеспечило бы куском хлеба потрудившихся бедняков.
Конечно, и добрая Грибель была довольна дождем и с радостью примется печь обещанный пирог…
Буря еще долго бушевала в долине, но, наконец, стало светлее, ливень перешел в дождь и затем окончательно стих.
Послышался шум и щебетанье птиц в ветвях, шнырянье белок и других обитателей леса.
Издали донесся шум колес по грязи, который вскоре затих. Маркус догадался, что лесничий вернулся домой, значит, он отпустил сиделку домой и если она чувствует хоть какое-то сострадание к человеку, застигнутому в лесу бурей, то побежит отыскивать его.
Да вот и она!
Девушка шла, имея вид человека, вырвавшегося из тюрьмы – шляпа, перчатки и зонтик остались в лесном домике. Подобрав свой шлейф, она проворно шагала и со страхом озиралась по сторонам, точно боясь увидеть где-нибудь на дороге человека, убитого молнией.
Незаметно выбравшись из шалаша, Маркус пошел следом и догнал ее у берега, где она в отчаянии искала более узкого места, чтобы перепрыгнуть.
Подобрав платье, она уже хотела перейти ручей вброд, но он с быстротой молнии поднял ее с земли, взяв на руки.
Его появление, неслышное по размытой земле, испугало ее своей неожиданностью и она, громко вскрикнув, почти в обмороке склонилась ему на плечо. Лицо ее было залито слезами, но потом прояснилось, и она свободно вздохнула.
– Я это делаю не из любви к человечеству, – с улыбкой шепнул ей Маркус, перенося ее через ручей. – Нет, я не такой человек, и делаю это только для вас!
По ту сторону ручья он нежно опустил ее на землю и быстро отодвинулся, когда она поспешно схватила его за перевязанную руку.
– Вам больно! – вскричала она, бледнея.
– Нет, мне не больно! – двусмысленно произнес он.
Всякий другой понял бы намек, но она была так взволнованна, что не обратила внимания.
– Может быть под повязкой и не все в порядке, но что же делать? – сказал он, пожимая плечами. – Моя здоровая натура сладит с этим сама, а вы идите скорее домой! Старики ужасно беспокоятся о собирательнице цветов, дядя же будет бранить, что вы придете без перчаток; не сходить ли мне за ними?
Она отрицательно покачала головой, и лукавая усмешка появилась на ее заплаканном личике.
– И шляпа осталась там, – продолжал он, – и капли дождя сверкают в ваших волосах, как бриллианты… Но вы можете простудиться, так что спешите домой. Прощайте!
Маркус перепрыгнул через ручей и, не оборачиваясь, пошел через луг к дороге: пробраться по уединенным тропинкам лесной чащи нечего было и думать.
Везде было так много воды, что мягкая глинистая почва представляла сплошную лужу. Маленькая речка, на которой стояла лесопильная мельница, сравнялась с берегами и с глухим шумом неслась по долине. На берегу стоял мельник с веселым лицом.
– Сегодня много хлеба упало на землю с дождем, господин Маркус, – радостно крикнул он помещику.
В открытых воротах его встретил Петр Грибель, лицо которого, тоже сияло от удовольствия.
– Теперь урожай картофеля будет хорош, – заявил он, указывая на влажные поля.
В сенях Маркус столкнулся с Грибель, она несла из кладовой небольшие свертки, на которые весело кивнула головой:
– Это корица и изюм для пирога тильродских детей по случаю сегодняшнего дождя.
– Пирог с изюмом, это чудесно, а я от себя прибавлю вино! – отозвался молодой помещик. – А вы умеете печь свадебный пирог? – весело спросил он, обнимая толстушку и
