«Невинность не знает пощады», — всплыли в сознании сказанные когда-то и кем-то простые слова, и Шерхем тепло улыбнулся двум существам в белом. В общем-то, он давно был готов к этой встрече.
— Ну что, поговорим? — усмехнулся мальчик, поигрывая связкой ключей.
— Поговорим, — согласился лекарь, — отчего бы не поговорить со столь… приятными созданиями?
— Посмотри на нас, — спокойно и строго, без тени насмешки или издевки сказала девочка, — здесь мы можем принять истинную форму. Такими мы были, когда по твоей милости очутились за пределами своей жизни. Такими и остались, возвращаясь, потому что время не властно над существами извне. Надеюсь, ты готов ответить за то, что с нами сделал?
— Если вы хотите извинений, то извольте. Я прошу прощения за то, что невольно выдернул вас из вашего мира, — Шерхем спокойно смотрел в алые глаза мальчишки, — к слову, сколько вам лет?
—
— Тогда просто убейте меня, — буркнул он, — уж это вы могли сделать и раньше.
— Но этого слишком мало, человек, — строго произнес мальчик, — чересчур милосердное наказание для того, кто своей необдуманной магией… сделал из нас чудовищ.
— Вы могли и не становиться ими.
— Ты снова не понимаешь, — в звонком голосе девочки проскользнуло нетерпение, — ты в принципе не можешь понять, что натворил, потому что понятия не имеешь, кто мы. Но главное я тебе скажу. Мы — свет, и мы пребывали в свете. Ты же выдернул нас из этой прекрасной чистоты, швырнул в грязь и превратил наше существование в боль. Каждое мгновение было болью для нас в вашем проклятом мире. И теперь, когда миры вновь соприкоснулись, мы можем уйти к себе, но не уйдем, пока не отплатим тебе той же монетой.
— Свет так же безжалостен, как и невинность, — пробормотал Шерхем, уже не глядя на этих дивных существ. Ему захотелось закрыть глаза и заснуть, и спать так долго, пока все это не закончится. Но на границе сознания все же мелькала странная мысль о том, что где-то он уже слышал подобные высказывания о свете. Только вот где?
***
…Невыразимо грустно было покидать замок Штойцев, как будто, уходя, мы навсегда захлопывали дверь в тихую золотую осень, которая уже никогда не повторится. Слишком многое изменил замок. Он величественно возвышался на холме, цитадель цвета дождливого неба, и каждый из нас хотя бы по разу оглянулся, словно стараясь навсегда запечатлеть в памяти неприступные стены. В предрассветной дымке угадывались темные силуэты зомби, неподвижные и никому не нужные, но Хаэлли, чутьем светлого разыскавший часть орочьего талисмана, оставил шкатулку с камнем на месте, заявив, что вид зомби, вероятно, спасет замок от разграбления. Орочий талисман оказался куском шунгита грубой огранки, и мне рядом с ним становилось хорошо и тепло, как будто меня баюкал в теплых объятиях Шерхем, а вот Хаэлли — наоборот, плохо. Эльф бледнел, зеленел, над верхней губой и на лбу выступали крупные бисерины пота. Странно, что рядом со мной он ничего подобного не чувствовал, но объяснение этому нашлось простое: припрятанный под сердцем темный талисман силу свою обращал на поддержание подобия жизни в моем тщедушном теле.
Все мы получили свой урок в замке Арниса Штойца, урок чересчур болезненный, чтобы его забыть. Я совершила чудовищную ошибку, которая уже стоила жизни некроманту, и еще неизвестно, что ожидало нас впереди. Гверфин потерял и снова обрел отца, хотя я подозревала, что настоящими родителями для него навсегда останутся Штойцы, а Виаро — ну что ж, дань крови, можно и так сказать. Хаэлли… сложно догадаться, что думал и чувствовал эльф, но я была готова поклясться, что временами появлялось и исчезало на его лице расслабленное, отстраненное выражение светлой печали, чего раньше за ним никогда не водилось. Почему-то оно мелькало, когда Хаэлли обращал свой царственный взор ко мне. На Гверфина эльф смотрел совсем по-иному, с какой-то задумчивой брезгливостью и неприязнью, но дальше взглядов дело никогда не заходило, и поэтому я не могла толком понять — в самом ли деле Хаэлли недолюбливает юного мага, или мне все это только мерещится.
Вышитый талисман уверенно вел по следу Шерхема. Глаза в колбах таращились в ту же сторону, Хаэлли удовлетворенно хмыкал и раздраженно требовал идти быстрее, Гверфин то и дело огрызался, говоря, что мы и без того шагаем на пределе сил, и что не виноваты в том, что не умеем ходить по лесу так, как это умеют проделывать истинные эльфы, преступно проникшие на земли королевства Веранту.
К вечеру Хаэлли милостиво позволил нам сделать привал, пробурчав при этом, что, мол, мы останавливаемся не из-за избалованного и неприспособленного к жизни мальчишки, а исключительно потому, что ему нужно подготовиться к ритуалу убийства морфа. Гверфин дерзко ответил, что мог бы еще идти и идти, но потом завернулся в плащ и моментально заснул. Я тоже выбрала себе местечко у костра и улеглась, но, конечно же, стала исподтишка наблюдать за эльфом. Умертвиям сон необязателен, и в этом тоже есть своя прелесть. Я ведь никогда не видела магии охотников за иномирцами, так отчего бы не посмотреть на приготовления к столь важному и сложному ритуалу?
***
…Хаэлли неподвижно застыл у трескучего костра, уронив лицо в ладони. Час проходил за часом, а эльф так и сидел, неподвижное и обманчиво-хрупкое изваяние. У меня на языке вертелось — ну, и где же ритуал, Хаэлли? — а под сердцем покалывал страх. Не скрывает ли чего это дитя Великого леса, и не спрятана ли у него в рукаве, как у шулера, парочка тузов, которые Хаэлли бросит на стол в последнее мгновение и которые больно щелкнут нас с Гвером по носу?
… Эльф продолжал неподвижно сидеть у костра, казалось, даже дышать перестал. А я, растеряв последние крохи терпения, неслышно поднялась и, подобравшись к нему, потрогала за плечо. Пальцы онемели, но я почти привыкла к тому, что прикасаться к эльфу по меньшей мере неприятно. Хаэлли поднял голову, уставился на меня странным пустым взглядом.
— Что тебе?
— Хочу знать, как проходит подготовка к ритуалу, — я постаралась вложить в интонацию весь сарказм, на который была способна. И Хаэлли меня понял. Бросил осторожный взгляд в сторону Гверфина, убедился в том, что маг спокойно посапывает, и сказал тихо-тихо:
— Мне нужно было вознести молитву Миенель-Далли. О том, чтобы после смерти мой дух обязательно последовал под своды Крипты.
— Разве охотник обязательно погибает? — я тоже перешла на шепот.
В зеленых глазах эльфа снова мелькнуло странно теплое выражение, истолковать которое я не могла.
— И охотник, и все, кто пришел с ним. В этом случае с морфами… У меня был специальный меч, но я его лишился. Единственный способ, который гарантированно уничтожает тварей… — тут Хаэлли указал на сумку, в которой тащил ужасные колбы, — я попросту разобью их. Высвободится энергия, которой будет достаточно для уничтожения всей чужеродной материи… но при этом ни у кого из нас нет ни малейшего шанса спастись.
— Этак охотников не напасешься, — ошарашенно пробормотала я первое, что пришло в голову.
— Нет, Ирбис, ты все неверно истолковала, — мягко возразил Хаэлли, — морфы — это особый случай проникновения иномирцев, понимаешь? Представь себе сферу… Представила? Это как яичная скорлупа. Мы — внутри, но и на поверхности сферы довольно тварей, и как раз они представляют куда меньшую опасность чем те, кто были разумными обитателями иного мира. Мы их называем морро, черное проклятие. Это самое плохое, что вообще могло произойти, и, конечно же, оно произошло. Так что — хвала Миенель- Далли — появление морро все-таки довольно редкое событие. По хроникам последний раз нечто подобное приключилось пять столетий тому назад, меня еще и на свете не было.
— И ты так спокойно говоришь об этом? О том, что мы все погибнем? — мне все мерещился подвох в речах эльфа. Ну не может такого быть, чтобы он оказался настолько равнодушным к собственной гибели.
— Да, спокойно, — он кивнул, — я знаю, что произойдет со мной после. Ведь пугает только незнание, Ирбис. А я уверен в том, что мой дух будет пребывать под сводами Крипты и хранить Великий Лес. Разве
