начальной школе, а мысли загибать бесполезно. С другой стороны, это было бы очень красиво: отправить ей весточку на последней открытке странника из этого и того мира Максута-паши, известного всем как Александрийский Марко Поло.
Пока Омар сомневался, ремешок болтающегося фотоаппарата начал натирать шею. Он камнем тянул его голову вниз. В последние часы Омару часто приходило на ум сравнение, что его фотик как ярмо, что он, словно вол, впряжен в свою работу. В воз и еще в маленькую тележку. Что он как каракатица, тянущая свое бремя, что он как медленнозадый рак-отшельник. И что поездка в Кашевар все более и более тяготит его. Что он, как Максут-паша, увяз в командировках, откуда уже не может отправить ненаглядной Гюляр ни ММС, ни СМС. Да, и Интернет в Кашеваре был под запретом. Другое дело – настоящее искусство: открытки и спичечные этикетки.
2
Постояв какое-то время в раздумьях с книжкой под мышкой, у которой в свою очередь под мышкой приютилась крохотная открытка, Омар отправился в каштановый парк, где выбрал скамейку рядом с озером у мавзолея Буль-Буль Вали. Солнце опускалось все ниже, и зеркальная поверхность умело отражала его лучи, предварительно забрав весь апельсиновый жар-сок.
На ветку каштана над самой скамьей Омара – хороший знак! – сел «северный попугай» клест. Птицы – весточки благодати и весьма почитаемы на Востоке. Жаль, что у Омар-бея с собой не было птичьего лакомства – фундука, кешью или арахиса.
Примерно с такими мыслями он открыл кожаную обложку под цвет грецкого ореха и сразу наткнулся на горстку орешков, который автор этого послания предлагал ему раскусить.
Как и говорил филателист, на открытке не было ни слова, ни даже подписи. На самом изображении снег крыльями белого лебедя заметал огромную котловину, так похожую на площадь каменного города, на которой некий мальчик, надев на ноги каллиграфические сапожки, прямо на льду написал «С Рождеством!».
Теперь становилось понятно, почему Жарият не могла отыскать любимого по следам. Он скрыл их с помощью каллиграфических сапог, затерявшись во времени и пространстве. К тому же наверняка Жарият не умела читать на латинице и продолжала искать возлюбленного по лунному календарю, за точку отсчета взяв не Рождество, а Навруз.
3
Собственно, Омару предоставлялся шанс отыскать след Ревеса Максута-паши. У него в руках была книга о путешествии. Возможно, написанная самим благословенным странником.
Чтобы разобраться, Омар решил немедля начать читать новую историю о путешествиях, мытарствах и подвигах благородного отпрыска гор и степей. Героем второй попавшей Омару в руки книги был также благородный камень Алмаз, но на этот раз его прототипом являлся не знаменитый «Хоуп», который, как помнилось Омару, достиг просветления в седьмой чакре Будды, а совсем другой камень. Может быть, знаменитый бриллиант «Орлов» или никому не известный «Потемкин».
Омар подумал так, потому что этот камень, как следовало из повествования, каким-то чудесным образом оказался в России, где в череде 876 алмазов украшал трон Бориса Годунова. А во время Смуты он угодил в лапы Лжедмитрия и был использован последним как доказательство законного престолонаследия. Далее судьба Алмаза терялась в темных анналах истории и всплывала только в царствование Екатерины II. Возможно, он был вывезен из России в анусе какого-нибудь поляка и вернулся на престол в бархатной шкатулке великой немки. Как бы то ни было, граф Орлов получил в подарок от императрицы костюм, украшенный бриллиантами стоимостью в миллион рублей. Среди прочих камней на костюме фаворита красовался и герой книги. Позже шляпа князя Потемкина была до такой степени унизана алмазами, что ее из-за тяжести невозможно было носить. Долю неудобства голове светлейшего создавал и наш благородный слуга. Далее герой романа украшал собою одежду, обувь, кубки, оружие, скипетры – царей, великих князей, фаворитов и любовниц. Последней из них была любовница императора Николая II балерина Матильда Кшесинская.
Прима хотела вывезти Алмаз из России, но герой не хотел далее оставаться подмастерьем. Он вывалился из бархатного мешочка балерины, чтобы послужить великой социалистической революции и делу становления народного хозяйства. И надо сказать, эта новая роль ему вполне удавалась. С конца XIX века алмазы выступают в обновленном качестве – они начинают широко применяться на производстве.
Когда же в сорок первом году на СССР вероломно напал враг и черной тучей стал стремительно продвигаться на Москву, Алмаз Алексеевич добровольцем отправился на фронт. Не раз попадал он в суровые переделки, не раз с головой окунался в сто боевых грамм, окропленных горячей слезой бойца.
За выдающиеся заслуги во время Великой Отечественной войны несколько крупнейших советских полководцев были награждены орденом «Победа». Орден представлял собой рубиновую звезду с лучами из платины, усыпанными бриллиантами общей массой шестнадцать карат. Так наш герой попал на грудь легендарного Маршала Жукова и не раз лично принимал участие в разработке боевых операций.
На этом описание истории камня заканчивалось, и анонимный автор выводил героя уже в наше новейшее время. Надо заметить, что прекрасные метаморфозы произошли не только со страной, но и с Алмазом Алексеевичем. Пройдя через все страдания и мытарства, что выпали на долю советского народа, и совершив свои героические подвиги, Алмаз, как и многие несознательные мелкобуржуазные элементы, проделал колоссальный путь и превратился в настоящего человека. Не только он, но и тысячи вынужденных до революции прислуживать богачам в советское время имели возможность получить прекрасное образование и продвинуться по социальной из князи в грязи, взлететь, что называется, от крестьянина и колхозника в космос, ну или на пост председателя ЦК КПСС, а после и первого президента СССР.
Но тут грянули роковые девяностые, и все достижения советского народа вмиг рухнули и оказались растоптаны и попраны. На этом вводная глава книги переходила в главу новую, которую Омар тут же принялся с увлечением читать. Единственное, что удивляло Омара, – почему автора этой книги из богом забытого южного захолустья Кашевара заинтересовало другое захолустье империи – моногород, стоящий на вечной северной мерзлоте.
4
Завод жил, пока еще жил. Он выдыхал пар из труб в осеннее холодное небо, он шаркал дверьми проходной, точнее, резиновыми ластами-утеплителями, пытаясь хоть как-то остаться на плаву, несмотря на то, что некоторые его части давно отмерли. Теперь в них либо поселилась вечная мерзлота, либо они были забиты тоннами шлака, как кровеносные сосуды холестерином сливочного масла.
С тех пор, как часть цехов отдали в аренду под продовольственный склад, Алмаз Алексеевич Графитуллин перестал есть масло. Поднимая крышку масленки, словно саркофаг замороженного цеха, он видел этот шматок, который надо было крошить ножом, и ужасался. Все в этой жизни имело свой срок, и даже камни рождались, умирали и распадались. Как там говорится в книге Екклесиаста: «Всему свое время, и время всякой вещи под небом. Время рождаться, и время умирать». Вот и Алмаз Алексеевич доживал свой век вместе с заводом.
Согревшись чаем, Алмаз Алексеевич снимал чайник с плиты, чтобы добавить немного кипятка в рукомойник. Затем долго и тщательно скреб щеки и мыл руки. Он по-прежнему жил в щитовом домике без удобств, построенном его же руками в шестидесятые годы для строителей завода. Когда-то полный сил Алмаз приехал на комсомольскую стройку с молодежным стройотрядом в эти северные края. «Время разрушать, и время строить».
Завод развивался, рос, а вместе с ним развивался и рос и Алмаз Алексеевич, пока не вырос до элиты рабочей интеллигенции – фрезеровщика шестого разряда. Уже тридцать пять лет со дня открытия он жил вместе с заводом, дышал вместе с ним. Завод заставлял откликаться на протяжный гудок, как требующий пищи пес.
Каждое рабочее утро АА проделывал путь от дверей квартиры до проходной цеха 6-Б. Не было никаких причин изменить заведенному графику и сегодня. Надев стоптанные ботинки, Алмаз Алексеевич вышел на бетонную лестницу подъезда. Темнота, сырость и холод северной осени ударили в нос, словно
