нас применять силу управления так же естественно, как и дышать. И столь же естественно никогда не направлять ее во зло…
Не успел договорить Идр о Тауарошу — страшный крик раздался отовсюду. Казалось, от боли застонала сама Пекбене, Тирсиос… Сердце мальчика переполнилось горем, и все переменилось во мгновение ока.
Невероятной силы удар — и летающих детей разбросало в разные стороны. Их внимательная учительница исчезла под тяжеловесными обломками некогда воздушного здания, а мостовую смяло, как лист бумаги.
Уже лежит, недвижим, на изжеванных плитках Идр о Тауарошу, голова где-то под упавшим сверху цилиндром лифта. Еще секунда — и весь разгромленный участок стал медленно погружаться под воду. Некогда дружелюбная, живая, ныне она — иссиня-фиолетовая, страшная.
Вот еще одна лифтовая кабина, свистя, впилась в плитки двора; со стоном разорвав сплошное полотно, провалилась вниз, — и страшные воды с жадностью поглотили цилиндр. Позади Елисея, смачно хлюпнув, скрылась очередная шляпка гигантского малинового гриба из сада клана Враукшенре.
А в самих волнах безропотно тонули отчего-то светящиеся, тонкие фигурки йукола. Молча уходили они в губительные воды, и одни только жуткие громовые всхлипы океана сотрясали воздух. Но теперь закричал и Елисей, и — кинулся на помощь безмолвно погибавшим… Но так и не смог коснуться воды: еще раз содрогнулся Тирсиос.
Последний оставшийся в живых ребенок йукола заскользил к разрыву, где поджидала все еще голодная волна. И Елисей, только теперь заметив малыша, бросился наперерез. Он оказался у края даже раньше, и успел заранее подставить руки… Но волна, а не он, забрала малыша…
Потом поднатужилась, и рванула зеленый покров, пока еще сдерживающий безумную силу. А мальчик застыл в недоумении — темно-желтый, в синюю крапочку, малыш йукола пролетел сквозь него. Так, будто Елисей весь состоял из воздуха.
Пусть и не сразу Елисей понял, что более не является участником происходящего, но отныне он застыл здесь лишь бесплотным наблюдателем.
А тем временем неповторимый Адлу-Маеку разваливался на части. И только теперь стало видно — в небесах, на сверкающих блюдцах, метались многочисленные злобные существа. Аные, одним своим видом нагоняющие дремучий ужас, они скалились и хохотали.
Появились только что, или были и раньше — подросток не понял. Но теперь твари наперебой добивали молниями из коротких жезлов тех, кого еще не пожрал Тирсиос.
Елисей не знал, сколько был тут, вынужденный наблюдать гибель Адлу-Маеку до конца.
И белого города не стало.
Враги внимательно следили за безжалостными волнами, истребившими своих детей, но тщетно — стерты йукола с лица Вселенной. Отныне только почерневший океан носится по планете, терзая жалкие обломки некогда прекрасного города, и поседевшие волны в бешенстве грызут громадины экке, вмиг ставшие серыми и безголосыми.
Вскоре и жуткие красные твари исчезли. Впоследствии они больше не появлялись над планетой.
Бесчисленное количество раз день прогонял ночь, и ночь снова гнала день, пока Елисей моргал единожды. Мальчик видел, как стремительно мелеет океан.
Да, Тирсиос умирал, страдая от последствий своего помрачения. Ни единого движения больше не было в нем, и жить дальше разумный океан не мог и не хотел.
Скоро высохла и последняя страшная капля. Остались уродливо торчать померкшие экке, да шуршал гонимый всеми ветрами песок.
— После веков наблюдений арджинны обрели уверенность, что Пекбене мертва. Да, Тирсиосу невозможно жить без йукола, как и йукола без Тирсиоса. Но в том, что на Пекбене больше нет жизни, арджинны ошиблись… Хотя скоро это может стать горькой правдой. — Голос дрожал, как пушинка в покинутом птичьем гнезде.
Елисея знобило, он все еще погибал вместе с планетой, но голос неумолимо продолжал:
— Шлаковые кристаллы Чмарош. Планета эта находится в столь далекой системе, что даже половина расстояния до нее уже не наносится на туристические карты. Однако сами арджинны, по несчастью, родом откуда-то из тех мест. И им прекрасно знакомы свойства злополучных кристаллов. Неизвестно, сколько десятков лет по крохе собирался и хранился яд, запретный во всех цивилизованных мирах… Но в итоге ар джиннам удалось нанести сокрушительный удар — они отравили Тирсиос, и яд сделал его ужасным, безумствующим. Но к счастью, невероятного разума и силы воли хватило на последнее: Тирсиос успел изолировать от смертоносного себя часть самого себя и семью йукола. И теперь это — последний Тирсиос. Разумеется, как и последние йукола.
Слабый старческий голос затих. Слезы наворачивались мальчику на глаза, но тут странный писк послышался спереди.
Елисей невольно отвлекся, и прислушался. Десятки тонюсеньких голосочков на все лады повторяли:
— Не плачь! Не вздумай! Пропустишь самое главное.
И подросток сдержался. Он крепко зажмурился, а потом открыл глаза — в них больше не было слез.
И обнаружил себя стоящим перед последней каплей Тирсиоса. Елисей заметил — если раньше океан чуть выходил за пределы силового обруча, то теперь стал заметно меньше. А рядом стояла женщина, и наверное, на Земле она могла бы называться самой старой женщиной в мире.
Стояла там, где ранее находился старец.
— Пеори? — произнес мальчик, еще только начиная догадываться.
Величественная старуха качнула головой:
— И да, и нет. — В глубине лиловых глаз замерцало, и Елисей вдруг понял.
— Пекбене, — прошептал мальчик, и глаза старой женщины засветились, как океан:
— Я — все, — прошелестело в ушах Елисея. — Ты увидишь…
Глава 10
Елисей шел по лесу.
Оставшаяся капля неостановимо таяла, и вместе с ней все больше дряхлела сама Пекбене. Подросток знал — если не добыть спасение, Тирсиос погибнет. Что же до йукола — они останутся только в легендах.
«Ты должен найти свой путь. Доведет лишь правильная дорога» — горели в памяти слова, произнесенные напоследок старухой. Рукой, похожей на птичью лапу, она подтолкнула Елисея к потемневшей от времени дверце. За ней и оказался этот лес.
И едва подросток вошел в него, он все время смотрит по сторонам, ища свою правильную дорогу, а ее все нет и нет. Но, чу! — вот послышалось что-то, и мальчик заторопился на шум.
Вскоре источник странных звуков открылся — шум несущейся воды и грохот скачущих камней совсем вытеснил лесную разноголосицу. А через некоторое время Елисей уже встал над гигантским ущельем.
Голодной пастью распахнулся овраг, дно теснины стелит непроницаемый туман. Сквозь белесую муть торчат редкие верхушки столетних сосен; кажется, что кроме них больше и нет ничего.
Спускаться здесь было бы самоубийством, и Елисей отступил назад. Если ему и придется идти в бездну, то не сейчас. Для начала стоит прогуляться по этому краю, незачем сразу выбирать наихудший путь. Так Елисей и поступил.
Ущелье рядом все тянулось и тянулось, и все так же играла каменными глыбами вода, но вот к этим
