купе.
Ну точно! И как это он сразу его не признал.
«Получается, я все провалил, — решил он. — Впрочем, этого и следовало ожидать. Наверное, кто-то из погибших князей, а может быть, и не один, и были теми неизвестными людьми, которых я должен был спасти. Должен, но не…»
Единственное, что было непонятно, так это то, почему Алексей Владимирович не обращает на него, Костю, ни малейшего внимания. Казалось бы, какое ему дело до стременного, до Гремислава и прочих дружинников, ан не тут-то было.
— Ишь ты, удавятся они, — заметил его сосед по купе, сурово хмуря седые кустистые брови. — Будто не ведают, что не след в святой дубраве руки на себя накладывать. За такое и после смерти взыщется.
Голос у него был низкий, глубокий, но очень чистый и сочный.
— Вот дьявол. Откуда он вынырнул-то? — оторопело выдохнул Изибор.
— А ты, Гремислав, сказывал, что нет никого кругом, — пискнул Афонька, торопливо отступая за спины товарищей и быстро крестясь.
Епифан молчал, шумно сопя и настороженно разглядывая старика.
— А я думаю, что не дьявол он и не святой, — недобро прищурился Гремислав и медленно потянул меч из ножен. — Мнится мне, будто волхв это к нам в гости пожаловал, да не простой, а сам Всевед. — Блеснув лезвием меча, он решительно шагнул к старику, яростно оскалив зубы. — Дозволяю помолиться в последний раз, старче. Хоть Перуну, хоть еще кому из идолов твоих поганых.
Однако зарубить старика ему не позволил Епифан, хранящий до сего момента молчание.
Он решительно остановил руку Гремислава и, видя, что тот еще порывается высвободить ее из медвежьей хватки, грозно рявкнул на дружинника:
— Погоди, я сказал! — И уже тише пояснил: — Мечом махнуть дело нехитрое. Раз, и нет человека. А может, он хороший. Эка беда — другим богам поклоны бьет. За то ему самому ответ держать придется на том свете, а нам в енто мешаться не след.
— Ты чего мелешь? — недоуменно спросил Гремислав. — Как это не след? И где ты слыхал, чтоб волхвы хорошими бывали?
— А вот мы енто и проверим, — пробасил Епифан. — Вишь, дедушка, экие грозные людишки тута собрались. Чуть что — и голова с плеч. А ты не мешкая докажи иное.
Старик, все это время стоявший молча, слегка склонил голову набок и лукаво осведомился:
— И как мне это сделать? Разве что вывести вас из дубравы?
Судя по тону, он явно не боялся четырех вооруженных дружинников, почему-то продолжая чувствовать себя хозяином положения.
— Это завсегда успеется, — небрежно махнул рукой Епифан. — Уйти мы и сами сможем.
— Ох, это навряд ли, — загадочно усмехнулся волхв. — Без моего дозволения ныне вам отсюда ходу нет. А дозволю ли, я и сам того покамест не ведаю.
— Да не о том речь. — Епифан посчитал произнесенную угрозу за пустое бахвальство. — Ты в другом пособи. Вон, видишь, человек лежит. Рана у него глубокая. Руды много утекло, пока остановить не удалось. Ты вылечи его, тогда и поверим вмиг, что добрый ты.
Старик безмолвствовал.
— Еще и золотишка с собой подкинем, — пытался соблазнить его Епифан.
— И много дадите? — нехотя откликнулся волхв.
— А сколь есть, — заторопился стременной. — Нам оно ни к чему, а тебе сгодится. Поршни[34] там к зиме прикупить, тулуп добрый, еды какой-никакой.
— Лето, чай, стоит, — усмешливо возразил Всевед.
— Вот-вот, — охотно согласился Епифан. — А за летом завсегда зима ручищами ледяными машет. И смерд хороший тож завсегда сани в лето готовит.
— Ну ежели злата дадите, — усмехнулся в бороду старик и, не договорив, направился к лежащему.
Константин виновато засопел, понимая, что концерт, который псевдоволхв непонятно зачем затеял, подошел к концу и сейчас Алексей Владимирович откроет свое подлинное лицо, спросит его, а оправдываться нечем — все провалено.
Однако старик повел себя несколько странно. Он склонился над ним, некоторое время пристально вглядывался в лицо Орешкина и вдруг резко отпрянул назад.
— Так это ведь князь Константин, — произнес он растерянно и оглянулся на остальных, как бы надеясь, что его опровергнут, скажут, что он ошибся.
Но этого не произошло. Скорее уж напротив, ибо Епифан сразу радостно подтвердил догадку волхва:
— Точно! Он самый и есть. Младшой брат самого главного на Рязани князя Глеба. А уж как он его любит — сил нет. Видишь, правду я тебе сказал — за спасение единокровного братца рязанский князь тебя всего с головы до ног золотом осыплет.
При этих словах он угрожающе сунул кулак за спину, чтобы старик ничего не смог увидеть, и погрозил им остальным дружинникам.
Те продолжали хранить молчание. Ухмыльнувшийся было Гремислав тут же спрятал свою усмешку, а крякнувший Изибор резко поперхнулся. Афонька же продолжал спешно накладывать на себя кресты один за другим, словно собирался закутаться в их невидимую, но надежную пелену от всего происходящего на поляне.
— Ну как он? — шепнул осторожно Епифан, боясь спугнуть молчащего в раздумье волхва.
Тот выпрямился, очевидно придя к какому-то выводу, и зычно скомандовал:
— А ну-ка, все вон с поляны, и чтоб до рассвета сюда никто ни ногой.
«Понятно, — вздохнул Константин. — Ни к чему прочим видеть, как он меня того, перенесет обратно. Действительно, куда лучше, чтобы они пришли, а тут уже никого. Вот так вот и рождаются новые сказки…»
— Можа, с огнем подсобить? — робко уточнил Афонька, желая хоть чем-то угодить волхву и оставить о себе самое лучшее впечатление.
Он, в отличие от Епифана, словам Всеведа о том, что им без его дозволения даже выйти отсюда не удастся, придал серьезное значение.
— Без вас управлюсь, — буркнул старик.
И столько властной силы было в его негромком голосе, что даже враждебно настроенный Гремислав на сей раз повиновался беспрекословно.
— Зябко ночью-то, — подал было голос Изибор, на что волхв без лишних слов выхватил большую горящую головню из костра и кинул к ногам Епифана.
— Вот вам, новый запалите. — И крикнул вслед уже уходящим дружинникам: — И чтоб ближе чем на двадцать саженей к поляне ни-ни, а то не смогу я князю вашему помочь!
Гремислав, уходящий последним, обернулся перед самими дубками, обрамлявшими поляну, и с угрозой заметил:
— Ты вот что, старик. Ежели князю не подсобишь, так я сам с тебя, старая рухлядь, кожу со спины ломтями настругаю и за нее повешу… подыхать. Так что гляди. И улизнуть не надейся — мы всю ночь бдеть за тобой будем. В шесть глаз.
— А и жаль, Гремислав, что ты своим мечом так и не насмелился меня ударить, — сожалеючи вздохнул Всевед. — Глядишь, мой посох тебя и отучил бы жрецу Перунову грозить. Да и умишка бы в твоей голове поприбавилось… — И добавил после небольшой паузы: — Перед смертью.
Гремислав в ответ только зло сплюнул, но огрызаться не стал. А волхв, глядя на него, презрительно хмыкнул и, дождавшись, когда все дружинники удалятся, повернулся к Константину.
— Стало быть, рана у тебя, княже, — пробормотал он, усаживаясь поудобнее и кладя посох себе на колени.
Константин вновь сконфуженно засопел и виновато уставился на псевдоволхва.
«Сейчас начнет перечислять, где я напортачил, — мелькнуло в голове. — Или вначале перенос?»
— Руды с тебя и впрямь стекло изрядно, коль ты токмо глазами хлопать и можешь. А глас подать
