Ратьша.
— Он у одра княжеского неотлучно сидит, — возразил Хвощ.
— А мне помолиться нужда появилась великая, — встрял половец. — Вот он как раз…
— Чтоб молиться, священник не нужен, — саркастически усмехнулся Хвощ. — Молитва из твоих уст должна идти, Данило Кобякович.
Хан смолк, нахмурив брови, и принялся срочно размышлять, а зачем тогда вообще сдался священник, если молитву христианин обязан произносить без его помощи? То ли дело шаман — один за всех отдувается, а здесь, выходит, каждый сам за себя?
Но тут пришел на выручку Ратьша:
— Данило Кобякович хоть нашей речью и чисто владеет, но тут спутал малость. Он хотел сказать про молебен, кой отец Николай во здравие князя Константина отслужит, а мы все подхватим. Сообща оно, глядишь, до бога быстрее долетит, потому как силы в молитве оной поболе будет.
— Мыслю я, что для цели всеблагой князь Глеб с охотой пришлет вам священника, возможно, даже самого епископа Арсения, — согласно кивнул Хвощ.
Ратьша удовлетворенно крякнул, но Эйнар тут же вежливо уточнил:
— Нам не надо епископа. Нам нужен отец Николай.
— Да такой молебен любой отслужить может, — досадливо махнул рукой Хвощ, но, чувствуя, что дотошный викинг вряд ли отвяжется, попытался еще раз вильнуть для пущего правдоподобия: — Кто посвободнее будет от служб церковных, того и пришлем. Можно и Николая, почему ж нет. Словом, исполним мы. — И сразу же заторопился, зачастил: — Конечно, это дело богоугодное. К тому же такой молебен во здравие непременно князю Константину поможет. Тут верно было говорено, общая молитва и впрямь во сто крат сильнее, да и до бога быстрее долетит. А уж коли она от души возносится…
— И ежели ее отец Николай честь будет, — добавил негромко Эйнар.
— Да он их неотступно у одра болящего читает, — снова вильнул лисьим хвостом Хвощ и изумленно развел руками: — Уж и заменить его сколь раз хотели — мол, отдохни малость от трудов всенощных, а он ни в какую, все…
— А завтра с нами на молитву встанет, — вновь негромко, но твердо произнес Ратьша. — Оно, глядишь, и ему веселее от одного вида нашего станет.
— В чем же тут веселье? — не понял Хвощ. — Молебен — дело серьезное, тут радость на ликах без надобности.
— А увидит, сколь у князя Константина доброхотов, готовых от всего сердца во здравие его помолиться, и возрадуется его душа, силы новые объявятся, — пояснил Эйнар.
— Ну нечего тут из пустого в порожнее переливать, — хлопнул здоровой рукой себя по колену Ратьша и подытожил: — Завтра отца Николая и лекарку нам сюда приведешь, тогда и далее речи вести можно, а ныне время уже позднее, добрым людям отдыхать надо. — И, с трудом поднимаясь на ноги, тысяцкий добавил: — Прямо на зорьке утренней ожидать их будем, а покамест спите спокойно. Я вас тревожить не буду. — И криво усмехнулся: — Чай, не иуда — в спину не бью.
Но поспать Хвощу так и не удалось.
Иссякший было водопад бранных слов, до которых обычно князь Глеб не был большой охотник, но тут вопреки обыкновению излил все известные ему ругательства на головы Онуфрия и Мосяги, чудодейственно возобновился с новой силой после того, как был выслушан Хвощ.
Правда, не сразу. Вначале слово взял тысяцкий Вышата, который напомнил, что он уже при известии о приближении Ратьши предложил вообще ни о чем с ними не говорить, а напасть точно так же, как под Исадами.
Теперь же и вовсе надлежит вострить мечи да готовиться к сражению, благо что сил у них вдвое против Ратьши, даже если считать половцев. Опять же не следует забывать и то, что две трети врагов из числа степняков, которые долго драться не умеют и после первого же безуспешного натиска рванут без оглядки куда глаза глядят.
Бояре одобрительно загудели, целиком и полностью соглашаясь с тысяцким, после чего слово взял Глеб, и тут началось такое…
Если в первый раз рязанский князь относительно спокойно пояснил Вышате, что вначале желательно выяснить, что известно Ратьше, к тому же в любом случае есть смысл сперва как следует усыпить их бдительность, а уж потом нападать, то теперь он моментально вышел из себя.
Брызжа слюной, он битый час орал, что лишние мечи числом до полутысячи никогда и никому помехой не были, поэтому, если есть хоть малая возможность завершить дело миром, уговорив воев перейти на сторону победителя, отчего бы ею не воспользоваться, а тот, кто предлагает сразиться, не кто иной, как тайный его ворог.
Бояре, собравшиеся вокруг князя, смотрели на него, искренне недоумевая об истинной причине столь бурного негодования. Загадочное миролюбие Глеба и непонятное желание во что бы то ни стало решить дело мирным путем удивляло их не на шутку.
А тот продолжал неистовствовать в своем гневе.
Так и не решаясь сказать о тайном страшном оружии, которое, несомненно, имелось у осадивших Рязань, иначе бы они не были столь уверены в себе и не выдвигали непомерные требования, Глеб выдумывал все новые и новые доводы в пользу своего нежелания сражаться.
В ход пошло все, включая слухи и пересуды рязанских жителей, которые в последнее время после проповедей некоего безумца в рясе не желают при встрече со своим князем даже глядеть на него, а потому ненадежны вплоть до того, что могут потом и не пустить его отряды в город.
Бегая по просторной светлице и ни на минуту не закрывая рта, из которого лилась ругань, не часто слышимая даже среди смердов, князь, как никогда, внешне походил на половца.
Небольшие глубоко посаженные глазки он до того прищурил, что они виднелись на желтовато- смуглом лице лишь двумя маленькими черточками.
«Ему бы рубаху на халат поменять да червонные порты на кожаные, и вылитый басурманин», — устало подумал Хвощ, держась за живот, где в правом боку уже который час напоминая о своем существовании, тупая тянущая боль, во весь голос вопя о былой старой ране, когда вражеское копье пропороло ему внутренности.
Терпел боярин сколько было сил, страдальчески морщась и ухватив обеими руками больное место, будто от этого могло хоть чуть-чуть полегчать, но Глеб соизволил заметить безмолвные муки Хвоща не сразу, а лишь выдержав изрядную паузу.
Досадливо скривившись и буркнув: «Нашел время болеть», — будто тот волен был его выбирать, он распорядился послать двух холопов к девке-лекарке за зельем для боярина Хвоща. Она его уже пользовала ранее по княжьему повелению, так что знает, от чего лечить.
Да чтоб мигом, немедля все принесли!
Холопы, вернувшиеся спустя час с лишним, с виноватым видом застыли у двери, что дало Глебу новый повод для злых речей:
— Вот подивитесь, други мои разлюбезные, яко они повеление княжеское исполняют. Я что повелел — немедля! А вы что? Рассвет уж наступил, поди, а вы все ходите! — Он ткнул пальцем в небольшое оконце с настоящими прозрачными стеклами, купленными у проезжего венецианского купца за хорошие деньги.
Те продолжали молчать, опустив головы и тупо уставившись в деревянные половицы.
— Ну и где зелье? — чуть остыв, а точнее устав от бесцельной беготни, ворчливо осведомился князь.
— Так не нашли, — развел руками один из холопов.
Второй, подтверждая сказанное, лишь кивнул и тяжко вздохнул.
— Что не нашли? Зелье она не нашла? Так надо было сказать, дабы изготовила немедля. И ждать, пока не…
— Так мы ее саму не нашли, — перебил князя первый из холопов.
Каралось такое нарушение субординации беспощадно и жестоко, особенно если оно следовало со стороны простых смердов, но сообщенное холопом настолько ошеломило Глеба, что он — неслыханное дело — не обратил на это внимания:
