Не один день, не одну даже неделю обращался Иисус к своей памяти, к своим знаниям, полученным за годы соприкосновения со Священной Истиной; к своим выводам, сделанным по ходу познания Истины и тренировок тела и духа; к советам Великих Мудрых, особенно произнесенным на ритуалах очередной ступени Великого Посвящения, и постепенно определилась стержневая линия: идти путем Сарманов, отбирая от каждого учения самое важное и самое лучшее — нектар.
Когда глава Сарманского братства в своей речи при посвящении его, Иисуса, в седьмую степень Великого Посвящения произнес торжественно то, что Иисусу, в общем-то, было уже знакомо и в чем он уже твердо убедился, они все же с новой силой воздействовали на него:
— У всех религий один исток. Ты, Богочеловек, должен об этом помнить всегда. Грехи людские у всех народов тоже одинаковы. Тебе призванному искупить грехи людские, взяв их на себя, тоже нужно это помнить всегда.
Мо они не только воздействовали, но и потрясали. Именно те слова Главы Сарманского братства — Великого Мудрого, которые определили конечную цель длительной учебы и предстоящего проповедования: он, Иисус, Богочеловек, которого ждет, в конце концов, жертвенный алтарь. Теперь же, хотя им не забыты и эти слова, основное, о чем думал Иисус, было сказанное о едином истоке всех религий. Исток тот потерялся в невероятном количестве шелухи в виде пояснений тех заповедей, которые оставлены Великими Мудрыми с благословения Всевышнего.
Сарманы предупреждали его, Иисуса, о предстоящих трудностях при определении главной цели проповедования, предлагали начать первые шаги под их приглядом и с их поддержкой в Парфии, Армении за Араксом, в Вавилонии, в Коммагене, но он отказался от их предложения, твердо заявив:
— Только Израиль.
И вот теперь он оказался наедине с собой.
Впрочем, это даже лучше: найденное самим — весомей и ближе для самого себя, а значит, проповедовать свое будет легче и, главное, уверенней. Сейчас повторялось с ним то же искушение, которое пережил он после Великого Посвящения в четвертую степень у ессеев. Разница лишь в том, что тогда он удалился в пещеру, теперь же находился в отчем доме, полном жизни. Это, конечно же, в какой-то мере мешало ему сосредоточиться, полностью уйти в себя, отрешиться от всего. Выбора, однако, никакого у него не было, и он вынужден был мириться с тем, что есть.
Мать первой почувствовала, что сын ее, вернувшись в дом, так и остался вне дома, внутри себя. Это ее огорчало и наводило на мысль, не переучился ли он, не сказались ли годы учебы на умственном здоровье сына, не блажен ли он? Мириам поделилась своей тревогой с Иаковом, и тот не разубедил ее:
— Я тоже вижу его не совсем в своем уме. Молчит. Задумчив. Словно жернова ворочаются в его голове и никак не устроятся на своих местах.
Верное определение — жернова, ибо в пещере искушения он определялся проповедовать только своему народу, избранному Господом и живущему по законам Моисея, но теперь его мысли направлены на заботу вселенскую. Заботу о человеке вообще. Независимо от национальности.
Любой человек, независимо от цвета кожи, от языка общения, от верований — высшее проявление Великого Творца. По своей форме, по своим членам, по своему разуму человек есть образ и подобие Всевышнего. Но в земном существовании человечества Творец как бы рассеян и раздроблен во множестве человеков, а несовершенство людское не от Творца, а от сил зла. Как в Ветхом Завете: Бог, архангелы, ангелы, а им поперек — Люцифер и его слуги, силы зла. Как у зороастрийцев: Ормузд, Бог, начало разумного и доброго; противник его — Ариман. Воплощение злого начала.
Добро и зло соперничают в каждой религии. Сила света и сила тьмы. Белобог и Чернобог. Вечная борьба двух начал. Она, эта борьба, и в каждом человеке. Он страдает. Он ищет себя. Он борется сам с собой, с добром и злом в себе, а если побеждает темное начало, человек становится носителем зла. Совершенный же человек — наиболее высокая мысль Творца — чаще всего остается скрытым в бесконечной глубине его желаний, его устремлений и его силы. Более близки к проявлению низменные его страсти. Они-то зачастую и торжествуют победу, как проказа, как холера, как чума, уничтожая сотни, тысячи, сотни тысяч. И вот тогда человечество подходит к бездне, вовсе не понимая этого, не опасаясь даже страшного конца.
Остановить род людской у края бездны, спасти его от гибели, от разврата, прелюбодеяний, беспощадной жестокости и иных смертных грехов может только очистительное слово, Живой Глагол Божий, произносимый устами Мессии.
Испарина выступила на лбу Иисуса, испугавшегося своей оценки предстоящего проповедования: Сын Божий! Живой Глагол! Нет этого он никогда и никому не должен говорить, хотя и понесет Слово Божье людям. Он — Сын Человеческий. Не более того. Пусть Сыном Божьим его назовут люди, но не он сам.
Все так, однако сказать, что Иисус полностью определился в своем жизненном пути, значило сказать неправду. Да, он сразу же почувствовал облегчение, мысли его стали ровней, спокойней, но те же сомнения, что терзали его в пещере искушения, не покинули его совсем и безвозвратно. Закрыть глаза на то, что Израиль гибнет под пятой Рима? Не видеть оскала жадной волчицы? Ратовать лишь за духовное очищение? Но в силах ли он принудить себя, отрешившись от злобы дня, убеждать народ свой терпеливо самосовершенствоваться, хоть и видит, как он подавлен и страдает в порабощении?
«Должен! Путь к победе через возрождение духа длинный, но он приведет к победе не сиюминутной, а вечной!»
Услужливая же подсказка, как и в тайной пещере, тут как тут: поднять народ и силой восстановить царство Израиля. Свободное. Сильное. Он имеет право объявить себя царем Израиля и его первосвященником. Он — потомок Давида. Он может стать исполнителем молитвы-пророчества своего предка: «Будут есть и поклоняться все тучные земли; преклоняться перед Ним все нисходящие в персть и не могущие сохранить жизни своей. Потомство мое будет служить Ему и будет называться Господним вовек: придут и будут возвещать правду Его людям, которые родятся, что сотворил Господь».
Но и на сей раз победила благоразумная осторожность, а не страсть: мечом Давида разрубая силы зла, не вызовешь ли к жизни новые силы зла. Путь познания — вот самый лучший путь, но по нему для Иисуса нет даже заросшей тропы, ибо он дал обет молчания, поэтому не мог приобщать людей не избранных, не допущенных даже к азам Священной Истины.
Остается один наиболее верный путь: Живой Глагол Божий, поясняющий суть веры в Единого Творца Всего Сущего. А это означает призыв к высокой нравственности, к самосовершенствованию, к активной борьбе с силами зла, с духом зла; это означает призыв к свободе, к пониманию того, что Храм Божий не в рукотворных соборах, вычурных, раззолоченных, рассеребренных, а в сердце человека, в его душе. Храм Божий — сам человек.
Но какова будет участь пророка, который решится разорвать ритуальную завесу храма, дабы показать всему люду истинное содержание святилища — пустоту? Каково будет пророку, осмелившемуся выказать неуважение одновременно и первосвященнику, и правителю Израиля, а через него и владыке Рима?
Ничего его не ждет, кроме смерти. Но к этому он готов. Он дал слово ессеям вступить на жертвенный путь. Однако, размышляя так, он все же молил видения. Чтобы еще раз подтверждена была Господня воля. Увы, Всевышний ни сам не являлся пред очи Иисуса, не присылал к нему своего посланца. Это, понятное дело, удручало Иисуса и даже наводило на мысль отказаться от пророчества.
Да ему, собственно говоря, не дали бы спокойно жить в отчем доме. Он это уже понял вполне. Особенно после того, как глава Сарманского братства объявил ему:
— Тебе, Великому Посвященному седьмой степени, полагаются советники. Из Великих Посвященных. Не ниже. Мы посылаем их вместе с тобой. Они не станут докучать тебе. Они будут в стороне, но на твой зов, через слуг твоих, откликнутся без промедления!
Не два теперь соглядатая, а целых четыре. Причем Великие Посвященные, как оценил их Иисус при знакомстве, обладали незаурядной магической силой. Тогда же он определил: от их направляющей воли не удастся ему отмежеваться полностью.
— И еще тебе нужно иметь, — наставлял Глава Сарманского братства, — двенадцать учеников. Именно — двенадцать. Таково магическое число, извечно сохраняющееся.
Выходило, целая толпа соглядатаев, следящих за каждым его шагом. Правда, учеников можно приручить к себе, подчинить своей воле, но все равно кто-то из них останется верным воле
