Апостолам же, всем троим почти одинаково, привиделась во сне чудная картина: средь ночной темени стоял, облитый радужным светом, их равви. Лик его лучился мягкой нежностью, а одежды его будто пылали солнечной яркостью. Долго он был один среди кромешной тьмы, но вот справа и слева от него появились прозрачные образы, в которых все трое апостолов признали Моисея и Илию. Те почтительно склонили головы перед Иисусом.
Пробудились апостолы все трое разом и еще под впечатлением либо сна, либо яркой реальности увидели учителя своего, стоящего перед ними, и поняли: он был вроде бы такой же, как и вчера, но в то же время совершенно иной, просветленный, преображенный. Ученики пали перед ним ниц.
В их памяти ночное видение и преображение учителя, слившись воедино, останется до конца их дней, а человечество узнает об этой ночи от евангелиста Матфея.
— Вот что други мои, — не стал упрекать Иисус апостолов за их небдение. — Сейчас — вниз. После мистерии Зона — в Иерусалим. Отец Небесный благословил меня испить Жертвенную Чашу до дна.
О своем видении Иисус не стал рассказывать ни ученикам своим, ни настоятелю храма, а продолжал вести себя так, будто ничего особенного не случилось. Не прекращал он и ежедневных бесед с настоятелем, и тем продолжительней они становились, чем меньше оставалось дней до шестого января.
И вот, наконец, последняя перед мистерией беседа. Настоятель храма, будто ненароком напоминает Иисусу об обете молчания:
— Мы, как и ты, Великий Посвященный, храним истину священной тайны, строго следим за тем, чтобы не узнали о ней те, кто не Посвященный. Мы свою сокровищницу стережем в сердцах своих не как золото или серебро, что являются преходящими, а как самое бесценное богатство — знание Причин Всего и Добродетели, а так же третье — дитяти первых двух — Логоса. Ты это поймешь по ходу мистерии. Учеников же твоих всех мы оставим в комнатах их под присмотром жрецов.
— Пусть будет так.
Ровно в полночь все жрецы собрались под крышей храма на молитву, чтобы восславить рождение Зона. В руках у каждого довольно толстая горящая свеча. Более часа пели гимны во славу Приснодевы, родившей сына — олицетворение эпохи, затем, сменив свечи в полном молчании, жрецы направились к тайному входу, который ни за что бы Иисус не увидел, не покажи его настоятель храма.
Сейчас вход был открыт настежь. Широкие ступени круто уходили в непроглядную темноту, которая оттеснялась факельщиками, спускавшимися по ступеням перед настоятелем и Иисусом. А уже за ними, со свечами в руках, беззвучно, словно белые тени, спускались все остальные жрецы.
Долог путь в каменную глубину, но вот, наконец, и он — рукотворный, как и спуск, склеп в тверди песчаника. Просторный, освещенный семью факелами. В самом центре склепа — мраморная гробница. В ней лежит в погребальных пеленах бог Зон, деревянный идол. Искусно выточенное лицо его будто живое и источает божественное благородство. На лбу его поблескивает золотой крест.
Рядом с гробницей — паланкин. Из ливанского кедра. Инкрустированный золотом и серебром. Наплечная жердь обита войлоком, чтобы не слишком жестко было плечам жрецов-носильщиков, на сам же паланкин как бы наброшена кисейная пелерина.
Гробницу и паланкин окружали жрецы с опущенными в почтении головами.
И вдруг, заставив вздрогнуть Иисуса от неожиданности, настоятель храма громогласно возвестил:
— Настал миг рождения Эона! Слава Приснодеве!
Жрецы запели гимн. Торжественно-радостный. А двое из них принялись с благоговением освобождать бога Зона от погребальных пелен, и чем больше обнажалась деревянная фигура бога, тем гимн звучал громче и торжественней, вскоре он стал будто ощутимой плотностью, спрессовавшейся в каменном мешке; но вот потайной выход открыт, и гимн вырвался через грот на вольный простор, а в склепе стало намного легче дышать.
Эон распеленай. Теперь золотые кресты сияют на каждом предплечье и на каждом колене. Символы вечного солнечного света.
Жрецы-носильщики, двое спереди и двое позади, подняли паланкин, куда с великим почтением был переложен бог Эон, и пошагали к выходу в грот. Гимн смолк. Настоятель храма омыл новорожденного ключевой водой, возродив тем самым и его дух, затем вроде бы по-товарищески попросил бога Эона:
— Дай возрождение Солнцу. Отреши его от зимней скудности…
Носильщики подняли паланкин на плечи свои и гуськом пошагали по тропинке вверх, к храму. Им освещали дорогу факельщики. Настоятель с Иисусом и остальные жрецы следовали за паланкином шаг в шаг.
Вот паланкин поставлен в центре храма. Звучит гимн, теперь уже сопровождаемый звонкой музыкой. Долго. До надоедливости. Но вот настоятель поднял руку, и жрецы-носильщики тут же подняли паланкин. Все расступились, продолжая петь, и паланкин как бы поплыл между колонн.
Семь кругов. Неспешных. Рассчитанных так, чтобы к концу последнего круга восток озарился солнечными лучами.
— Свершилось! — возликовал настоятель, и жрецы дружно подхватили его восклицание, как громогласное эхо.
Переждав восторженное эхо, настоятель обратился к богу Зону.
— Ты, великий бог, дал свежую силу солнцу, и теперь оно с каждым днем станет светить дольше. Ты же отдыхай от содеянного тобой, набирайся сил, дабы через год вновь отдать их солнцу.
Снова гимн. Снова музыка. Теперь умиротворенно-печальная. Паланкин водружен на плечи жрецов- носильщиков, путь которых через грот в склеп.
Когда мистерия была завершена, настоятель вопросил Иисуса:
— Теперь ты понял тайный смысл увиденного? Эон — эпоха. Он по воле Великого Творца отсчитывает года и опекает солнце. На всю его эпоху.
Ни понять этого, ни тем более принять Иисус не мог. Не смог на этот раз и смолчать.
— Великий Творец сам следит за движением светил, членов своих, во времени и пространстве. Он никому не перепоручает своих обязанностей, никому не передает свои права. Он Творец, он судья, он — Блюститель Порядка.
Иисус заметил, как внимательно прислушивались к его словам жрецы и как наливается гневом лицо настоятеля, но продолжал:
— Бог един. И только ему, Создателю Всего Сущего, мы должны поклоняться как Отцу Небесному, считая себя…
— Ты нарушил наш уговор не входить в храм Эона со своим уставом! Ты обязан покинуть нас!
Иисус хотел было возразить, что он не давал никакого обещания, поэтому не является отступником от слова своего, но передумав, кивнул согласно.
— Завтра утром я сделаю это.
— Нет! Сейчас! Ученики твои и слуги соберут в дорогу все необходимое для тебя.
— Пусть будет так.
Иисус, казалось бы, выгнанный из храма с позором, все же остался доволен собой: он бросил в души жрецов-карейонитов семена истины, и Бог даст, они найдут благодатную почву, а сказанное им не почит в бозе.
Не мог Иисус даже подумать в тот момент, что мистерия, против которой он так решительно выступил, продолжит многовековую жизнь, только уже связанная с его божественным именем. Ежегодно станут проводить мистерию именно 6 января, назначив этот день днем его рождения, а мать его, окрестив ее Марией, Девой Непорочной, вознесут в ранг Богородицы. Более того, мистерия, тоже ежегодная, станет проводиться по поводу его воскресения, и назовут ту мистерию Пасхой, чем введут в заблуждение многих верующих из простолюдинов: пасха еврейская по поводу освобождения евреев от египетского рабства, при чем же тут пасха христианская? Тоже от египетского рабства свобода? Или от какого другого?
В Иерусалим
