ты послан им волей Бога. Суть же имени твоего — рожденный по воле Бога, от Духа его. Ты должен быть посвящен ему. Но ты же — не назарей. Вот что удивило меня. Самуил — великий пророк народа избранного, во чреве матери посвященный в назарей, посвящен Богу Авраама, Исаака, Иосифа. Господу Моисея. Ты же, нося имя великого пророка, более многобожник, чем верный поклонник Саваофа-Яхве.
— Мои предки пришли в Сринагар с Александром. Они, судя по родне моей, не отступали от веры праотцев, не нарушали законов Моисея. Мой отец был знатным купцом. Очень богатым. Ходил со своим караваном в Дамаск и даже дальше — к берегу моря. В свой последний поход он ушел, когда я был еще во чреве матери. Она была на сносях, когда пришла страшная весть: в Бактрии караван разграблен пуштунами, а отец мой зарублен мечами, моя мать, как рассказывали мне приемные мои родители, дожила лишь до дня моего рождения. Меня усыновил друг отца моего. Он еще называл себя вечным его должником: отец спас его в свое время от полного разорения, помог, кроме того, восстановить богатство. Род принявшего меня за сына шел от бежавших из Вавилонского рабства. Род приемной матери — от избежавшего ассирийского пленения. Те, бежавшие, имели в своих сердцах страшную обиду на Яхве, считая несправедливой его кару. Сами они, как гласят семейные предания, были верными слугами Яхве, с великим тщанием блюли заветы его, не отступая от них ни на йоту. За что же карать? За вину других, развратившихся?
— Господь не подсуден нам, грешным. Он волен в своих помыслах и делах…
И осекся. Разве об этом он проповедовал, призывая заблудших душой и сердцем уверовать в Единого, в Отца Небесного. Отец — не Господь, а уверовавшие в него — не рабы его, а любящие дети, уважающие беспредельно. Они — свободные духом. Не в ответе они за ближнего своего. Даже отец за сына и сын за отца. Отступать от своего не гоже!
Но и начинать сразу же вести заблудшего к своей вере, вряд ли в данный момент сподручно; не наломаешь ли дров, не оттолкнешь ли заблудшего от веры праотцев окончательно?
— Теперь мне понятно твое вопрошение: «Но велик ли Бог, не уберегший верующего в него от лютой смерти?» Вот и хочу ответить на тот вопрос вопросом: можем ли мы сказать, что Александр не свершал смертного греха? Не возвеличился ли он гордыней своей до Бога?
Иисус испил вина, пощипал фазанье крылышко и лишь после этого продолжил:
— Ты не первый раз идешь с караваном путем Александра; ты, как и все остальные, говоришь об этом с гордостью, но знаешь ли ты об отклонении Александра от прямого пути, свершенные по воле Единого?
— Нет.
— Тогда слушай. Мышцей Отца Небесного, Единого, Вездесущего Александр, когда покорил Персию и шел походом на Индию, отклонился от войска своего в неведомое. В мир потусторонний к нагомудрецам, внукам Адама, к сыновьям Сифа, который дан был Адаму вместо убиенного Каином Авеля. Такое, как ты понижаешь, Самуил, не может произойти без промысла Божьего. Там Александр имел беседу с царем блаженных Иовантом. Встретил тот Александра возлежащим под деревом, Александр же хотел угостить того яствами земными, но Иовант отказался, молвив: «Наша пища от дерева этого, питье же — вода». Много тогда услышал Александр о блаженной жизни избранных, хотел даже побывать в Эдеме, но Всевышний устами Иованта предостерег Александра от рокового шага. Но обрати внимание, Самуил, что Александр поплыл все же к Медному острову, увидел Медный город и, хотя внутрь не вошел, даже не посмел посмотреть, но велел все же на берегу того острова поставить столп и себя на нем в золоте изобразить. И надпись на нем сделал: «Александр, царь Македонский, который весь свет прошел, достиг этого острова». Не знак ли это того, что не воспринял душеспасительной беседы Александр с Иовантом-блаженным, сыном Сифа. Гордыня уже проникла в душу завоевателя, основательно там устроившись. И тогда перст Божий привел Александра в некую пещеру, в которой мучимы были возомнившие себя равными богам. Это уже после того, как Александр разбил индийского царя Пора, победил не покорившегося магараджу Евгрида и ехал под личиной своего полководца Антиоха к амастридонской царице Клеопиле Кандакии, сватьи поверженного Пора, вроде бы принявшей власть победителя, но тайно готовившей месть. У входа в пещеру Александра встретили звероподобные призраки, готовые сразить его, но он призвал Саваофа-Яхве, и призраки превратились в прах. Увидел Александр в той пещере много чудесного: со связанными руками за спиной, закованных в цепи тех, кто почитал себя при жизни равными с Всевышним: Апполона, Кронса. Гермеса, Геракла. Сонхоя увидел, который задолго до Александра шел покорять Индию, чтобы стать властелином всей земли. Всевышний предостерег Александра устами Сонхоя: «Некогда я весь свет покорил и гордынею вознесся, на восток до края земли дойти хотел, но дикие люди напали на меня, разбили и убили меня. И пришли ангелы, связали меня и в эту пещеру заключили. И здесь терплю муки за бездумное мое превозношение. Берегись и ты, Александр, чтобы не вознесся и сюда не был приведен».
Иисус прервал дух. Неспешно испил вина, наслаждаясь его упоительным ароматом, словно черпал в нем вдохновение для дальнейшего повествования. Гость молча ждал. Он забыл о вине, о яствах, покоренный словом Иисуса и волей духа его.
Вот Иисус продолжил:
— Слова Сонхоя не достигли должного. Александр, ведомый Саваофом-Яхвой, разбил диких людей, истребив их тысячи тысяч. Великому ли полководцу слушать неудачника. И вот тогда Всевышний свел Александра лицом к лицу с Дарием. Тот же, увидев Александра, воскликнул:
— О мудрый среди людей, Александр, неужели и ты осужден здесь с нами быть?!
Александр ответил, что не осужден, но пришел видеть их. Тогда Дарий подсказал ему пройти по пещере дальше, чтобы увидеть Пора. И в самом деле, великий индийский царь, некогда богам уподоблявшийся, заточен был в самой глубине пещеры. Он тоже предупредил Александра:
— Так мучаются здесь все, кто земною славой превозносились. Берегись и ты, Александр, и не превозносись, иначе и тебе быть осужденному и заключенному среди нас.
А еще Пор попросил, чтобы Александр сохранил честь его жены. Что же в ответ сказал завоеватель:
— Заботься о мертвых, а не о живых.
Надменно сказал. Ибо гордыню свою уже тогда он возносил очень высоко. Считал, что никто и никогда не осудит его, как бы он ни поступал. Но Творец Всего Сущего никому не уступает своего права судить людей Божьим Судом. Землянам — земное. Переступил через это незыблемое — немедленная кара. Неотвратимая. И еще… Александр в святая-святых приняв веру в Единственного, возводил во многих завоеванных городах столпы с золотым ликом своим, будто он кумир для многобожников. Разве простится такое? Размысли об этом, Самуил, не гневи Отца Небесного, простершего длань свою над народом избранным.
Долгое молчание. И вопрос, ожидаемый Иисусом:
— Кто возомнил о себе, тот достоин кары, для чего же весь народ, с которым Яхве заключил Завет, наказывать, сравняв грешников и праведников?
— Кто праведник, судить только Всевышнему. Не признавать такое право за ним — уже великий грех. В себе нужно искать первопричину, а не винить Отца Небесного. Только в себе!
Этой фразой Иисус посчитал разумным закончить назидательную проповедь. На первый раз более чем достаточно. Ломать одним махом устоявшееся десятилетиями нельзя, путь обретения истины тогда успешен, когда он нетороплив и основателен. А впереди еще много вот таких вечеров с откровениями за трапезой. Тайных вечерь.
Действительно, Самуил стал посещать Иисуса почти каждый вечер и вскоре всем сердцем воспринимал проповедываемое Мессией, Иисус же все более и более понимал, какого доброго помощника он обрел в лице знатного купца, не единожды ходившего с караваном путем Александра, оттого знавшего, в каких местах Александр под видом раненых и ухаживающих за ними создавал поселения из народа избранного, которые как бы оживляли общины прежде бежавших от Ассирии и Вавилона.
Иисус не ошибся. После почти месячного пути караван, перевалив через хотя и не высокий, но трудный для путников хребет, спустился на безбрежную равнину, в страну Массагетов. Полдня размеренного верблюжьего шага, и они у стен приличного города, где каждый караван непременно останавливался для торгово-меновых сделок. Здесь особым спросом пользовались персидские шелка, изделия из серебра, золота и драгоценных камней, мечи и щиты, домашняя утварь, дорогая посуда — за все это местные торговцы расплачивались отменной красоты и резвости конями; черным, серым и особенно
