а кому купаться в Донце?» И знак вопроса большой. Ну, купаться не купались, но за Донец они нас потом вытеснили.
В городе шли бои. Половину города заняли немцы, а другую половину мы пару дней удерживали, затем получили приказ оставить Барвенково и отойти на Банное, Святогорск. Отходили ночью. Ко мне на танк насели двадцать один человек пехоты! Я специально посчитал. И комбат ко мне сел. Москвич, капитан Александр Иванович Исаев, был новым командиром моего батальона. Мой танк шел первым, а за нами ехали несколько автомобилей с пехотой и обозом. Дорога шла через деревню Семеновку, но мы знали, что там были немцы. Исаев говорит:
— Поехали, Сережа, через деревню, объезжать замучаемся.
— Там же немцы!
— Ну и что, ночь ведь, включай фары — и вперед, проскочим.
Мы и поехали. Действительно, заезжаем в Семеновку, навстречу идет немец с ведром. Нас увидел, рот открыл, и ведро упало. Стоит, не знает что делать. Так мы эту деревню проскочили, ни один немец по нам не выстрелил. Вышли на Банное, Святогорский монастырь и поехали к Донцу. По пути еще несколько танков из нашей бригады подошли.
У Донца заняли оборону. Потом добыли два мотоцикла. Немецкий дозор, два мотоцикла и бронетранспортер, напоролся на наше охранение. Бронетранспортер наши ребята подбили, а мотоциклисты проскочили дальше и приехали прямо к нам в деревню, где мы их и поймали. Мы же все молодые, давай на этих мотоциклах по деревне гонять! С этой стороны Донца местность для обороны была не очень подходящая. Пришел приказ переправиться и занять оборону на нашем берегу. Зима в тех местах довольно теплая, да и март уже наступил, но ночью маленько подморозило. И все-таки лед на реке был слишком тонкий. Чтобы давление на лед было поменьше, мы всю ночь рубили лозу, другой растительности поблизости не было, и настилали из нее дорожку. Я вызвался переправляться первым, на свой страх и риск. Экипаж остался на берегу, в танк сел один механик. На первой передаче, с постоянным газом танк медленно двинулся по тонкому льду. Водитель вел машину плавно, без рывков, и через несколько минут 36 -тонный Т-34 оказался на том берегу. До сих пор не могу понять, как мой танк прошел, ведь грузовая машина, пытавшаяся проехать следом, сразу провалилась в воду. Потом в обороне постояли, у меня танк забрали, передали в другой батальон, а наш батальон вывели из боя. Комбат меня забрал с собой. При передаче танков комбаты всегда старались свои старые экипажи оставлять при себе. Если было кем заменить, начальство не возражало. У меня в последнее время сильно болел глаз, я ходил забинтованный. То ли соринка, то ли окалина с брони попала, глаз сильно распух. Врач эту дрянь из глаза удалил, опухоль спала, но видит глаз до сих пор неважно.
Бригаду вывели на отдых и пополнение под Воронеж, в райцентр Ольховатка. Пришли танки, я получил взвод, три танка. Первым делом мы собрались в баню. Посадил свой взвод на танк, и поехали. Подходим к бане, там уже наши офицеры, танкисты сидят у крыльца. Разводят шашни с местными девицами.
— Ну что, — говорю, — работает баня?
— Работает, только воды нет.
Послал старшину разузнать, как и что. Тот возвращается:
— Товарищ лейтенант, воды нет, дров нет, когда будут, неясно.
Посадил взвод обратно на танк, повез к речке, говорю:
— Будем купаться здесь. А вода холодная! Но ничего, вымылись в холодной воде и поехали в лагерь, в лес.
Новым комбригом назначили подполковника по фамилии Секунда. Мы смеялись, что и командовал он нами секунду. Всего через пару недель его заменили на Казакова. Секунда успел отправить нас, человек семь, по местам прошлых боев, зафиксировать и документально оформить подбитые танки нашей бригады. Технарь с нами поехал, остальные боевые офицеры — временно безлошадные. Остановились в Петровском, где давили итальянцев. Вздохнуть нельзя, вонища стоит ужасная! Все же тает, гниет. Машины выделены, местные жители помогают вывозить трупы. Казачки говорят:
— Увозим по пятьсот человек в день хоронить, и все равно, конца не видно. Столько мы их там набили.
Становская Нина Владимировна
Собрали 30 человек со всего Владимирского района, и в апреле 1942 года мы поехали. Тогда, в 1941– 1942 годах связи со Сталинградом и Астраханью через Владимировку не было, дорогу только строили солдаты. Мы доехали по железной дороге до Ленинска, а дальше дороги не было, пошли пешком до переправы. Там нас военные встречали как пополнение к части, которая шла из Одессы, отступала с боями. Дивизион, в котором я служила, был не обычным, а отдельным дивизионом аэростатов заграждения. Немец же летал везде, а здесь все-таки связь юга с Россией, и эвакуация, и все прочее.
Есть фото, где все мы после курса молодого бойца. Приехали сюда, и нас пополнением в 6-й отдельный дивизион аэростатов заграждения. Такие были еще в Ленинграде, Москве и в Одессе. И вот оттуда их сюда прислали, конечно, многие по дороге погибли. Мы приехали на второй Сталинград, там есть здание до сих пор, в котором мы тогда расположились, и нас там готовили к присяге. Вечером военную форму надели. Юбка была обычная, гимнастерка, у кого ботинки, а у кого — сапоги. В мае 1942 года это было. Прошли тут курс молодого бойца. А мы ж девчонки… Хочется нам и пошутить. Старшина был у нас одессит. Нам дали бутсы американские. Мы идем по улице, в ногу стараемся, идем болтаем, а он нам: «Прекратить разговоры! Запевай!» В общем, прошли курс. Здесь в Сталинграде еще спокойно все было.
Все началось 23 августа. Подъем прошел нормально. Это было в воскресенье. Что-то сделали и спрашиваем командира: «Пойдем мы за газом или нет?» Для подпитки аэростата мы носили тогда газ с химзавода. Все девчонки с одной стороны четверо, с другой тоже, и в руках несешь. Такое, знаете, удовольствие — придешь — руки красные аж. Газ был в длинных баллонах — газгользеры назывались. Он говорит: «Подождем указаний». Ну и все, ну и ладно.
Своими делами занялись… не помню… и вдруг — невозможные сирены без конца одна за другой. Когда летят самолеты, звучит сирена — воздушная тревога! Уже знаешь — надо быть на месте. Одна, вторая, третья, и так без конца. А потом пошло… Господи! И уши закрывали, и на землю легли, молодые же, думаем, ну что же это такое? А они так: один заход прошел, потом второй — загорелись дома, а тут эвакогоспиталь в садике был фронтовой. Отправлять надо раненых на ту сторону, а немец бомбит.
Город встал: трамваи перестали ходить, дома загорелись, падали стены, люди гибли. Одна бомба упала на станцию Сталинград-2, а там как раз стоял эшелон с лошадьми. Это ужас что было… Трудно было слушать душераздирающие крики животных!
Но нас никуда командир не отпустил! Мы только на третий день получили указание, чтоб мы собирались на СталГРЭСе. Во-первых, нет газа, а во-вторых, все разгромлено. Волга даже горела. Я сама лично не видела, видела дым только. На СталГРЭС ехали по Социалистической улице, а там завод был, где из сахара патоку делали, она вся была на улице разлита. Мы едем, а народ кричит. Мы сели на свою машину, а народ же видит, что уезжаем из города, и давай кричать: «Предатели! Уезжают, нас оставляют!» Так неприятно было слышать. Всех собрали на СталГРЭСе, мы там неделю простояли, и нас должны были отправлять за Волгу для решения вопроса, что делать с частью. Обратно поехали на центральную переправу.
Недавно приезжали наши на 100-летие Качинского училища — вот представляете, я не могла там находиться — этот звук, как от бомбежки. Самолеты летали, а мы только смотрели и все радовались тому, что они летают. А тогда бомбы сыпались.
