несколько глотков. — А ты что, не любишь пива?
— Да не в этом дело. Мы утром уже пили в каюте.
— Вот это да! У вас в каюте пиво, а у меня — фички! Ничего себе хохмочки! Надо же!
Увидев недоуменный взгляд Полещука, Мельников осторожно толкнул его коленкой — молчи, мол:
— Какой-то моряк нам вчера, когда пришли на корабль, дал.
— Смотри ты! Надо же!
Лексикон Бугчина был небогат, и словами-паразитами пестрела почти каждая фраза.
— Вот бы этого мужика найти! Может, дал бы еще пивка. Надо же, на халяву такое пиво, а?
— А как ты рванул? — не терпелось узнать Мельникову.
— О, мне повезло. Я сам — строитель. В прошлом году переехал в Ташкент. Надо же было как-то из Краматорска удрать.
— А чего из Краматорска надо было бежать?
— С женой развелся, а она на алименты подала. Надо же! А?
— А сколько детей у тебя?
— Двое от этой.
— А что, есть еще?
— Ха-ха. Даешь ты! Вроде не знаешь, что у каждого мужика детей по свету бегает вон сколько!
— Ну а как здесь оказался?
Полещук понял, почему Мельников отдал свое пиво, и пододвинул Бугчину свою банку:
— Пей, я тоже не хочу.
— Надо же! — Бугчин уже захмелел. — Вы мужики что надо, — он открыл третью банку и приложился к ней. Не обращая внимания, что пиво течет по небритому подбородку, осушил банку и пробормотал: — Не забыть бы отлить, а?
— А как ты из Союза рванул? — допытывался Мельников.
— А я попросился в Афганистан помогать им социализм строить. Направили. Правда, долго мурыжили, резину тянули. Наверное, чуяли, гады, что могу намылиться. Но я же за год работы уже передовиком у узбеков стал, даже в президиум на собраниях выбирали. Надо же! Не хрен собачий был! Вот и направили, а я шесть дней потрудился в Кабуле на домостроительном комбинате и подумал: «Сема, хватит, иначе или желтуху, или тиф подхватишь». А это же, сами знаете, не триппер. А? Вот я прямо со старого микрорайона — он как раз на окраине города — вышел на Джелалабадское шоссе, а там пешком в сторону Пули-Чархи — и в горы. Как только встретился с бородатыми, руки вверх и кричу: «Я свой — шурави!» Это так советский по-ихнему зовется. Я об этом в первые же дни после приезда в Кабул узнал. Они меня обшманали, правда, суки — весь аванс, который мне выдали в Кабуле, забрали. Хамло, скажу вам, а не бандиты! Обидели честного человека ни за что. Я даже начал подумывать, не рвануть ли от них. Но тут на отряд напали. Бой начался, командир душманов прикрепил ко мне трех своих людей, они меня и повели. Три дня шли, и наконец я оказался в Пакистане, в Пешаваре. Кто только со мной не говорил: и начальники душманские, и пакистанские, и американские. Не хотели верить мне, что я не военный. Надо же! Не верилось им все, что я добровольно к ним переметнулся. А? Послал бы их, но тут какие-то люди приехали. Поговорили со мной, поняли, что я на Советский Союз в обиде и готов бороться. Конечно, я думаю, они понимают, что за хорошие деньги. А?
И Бугчин откровенно рассмеялся. Мельников наивно спросил:
— И ты считаешь, что таким образом насолил Советам?
— Да, я оставил память о себе. Долго буду мстить им, а они и не узнают. Дохнуть будут, как крысы, а отчего, никто знать не будет. Кара — что надо!
— И что же ты такое придумал?
— Ну, например, в квартире управляющего стройтрестом во время ремонта в штукатурку заделал ампулу с радиоактивным веществом. Ту же козу заделал своему мастеру. Митькой его зовут. Он меня все воспитывал: «Возвращайся к жене, детям! Не бросай семью!» Не пойму, какое ему дело до этого? Скоро у него не только стоять не будет, но и сам копыта отбросит.
— А где ты радиоактивные капсулы доставал?
— Кореш у меня есть — Витька Рогов. Мужик — что надо! В доску свой. Он контролером на такой установке работает. Я когда в Пакистане рассказал о нем, то у этих господ аж глаза загорелись. Уж больно заинтересовались им. Надо же! Даже я и то — как бы в стороне: выкладывай им все о Рогове, и все тут.
— Ну, и кому еще ты такой «подарок» сделал?
— Какой подарок? Цезий, что ли? Еще сделал для всего нашего дружного коллектива. В коридоре здания управления на втором этаже, где больше всего людей толпится, за панель сунул. Пусть пооблучаются, потом ночью светиться будут. Понял? Вот так надо — спокойно, тихо, без шума и пыли.
В дверь заглянул Эршад:
— Ого, вы еще сидите! Приглашаю на палубу, подышать свежим воздухом.
— Это можно, — ответил Бугчин и, кряхтя, начал вылезать из-за стола. — А пиво там будет?
— Будет и пиво, — успокоил его Эршад.
На верхней палубе — яркое солнце, легкий ветерок, свежесть. Стали у борта. Изумрудная вода легкими волнами уходила назад.
— Интересно, акулы здесь есть? — задумчиво спросил Полещук и вдруг признался: — Я впервые вижу море.
— Поэтому об акулах подумал? — улыбнулся Мельников. — А может, искупаться в море решил?
Полещук оглянулся на отошедшего к корме Бугчина:
— Ты не представляешь, как домой хочется. Бросился бы в море и поплыл.
— С акулами наперегонки? — съехидничал Мельников. — Ты, браток, не забывай: мы с тобой — солдаты, и никто нас из армии не увольнял. Мы получили приказ и обязаны выполнить его. Пока мы одни, слушай еще один приказ. Когда будут спрашивать, нам придется открыться и назвать свои фамилии.
— На кой черт!
— Подожди, подожди, — оглядываясь, остановил его капитан, — это надо для того, чтобы они поверили нам. И еще. Если нас разъединят, то запомни: к тебе могут подойти и по-русски спросить: «Сколько будет дважды два?» Твой ответ: «Семь». И если после этого человек скажет: «Вы ошибаетесь — будет пять», то верь ему, он — свой. Все, что скажет, надо выполнять. Понял?
— Ага. А ты не знаешь, что происходит? Я чувствую, что нас вовлекают в какую-то игру, но что это за игра, не пойму.
— Мы обязаны разобраться, что за организация нас выкупила у душманов. Цели ее, замыслы, где еще есть наши люди.
— Может, они хотят нас использовать для войны с Советским Союзом?
— Кто его знает. Поживем — увидим. Не забудь, Володя, при первой же возможности нам надо сообщить нашим об этом ублюдке, — Мельников показал глазами на Бугчина. — Я имею в виду изотопы. Сам понимаешь, речь идет о жизни людей.
— Понимаю. Я бы этого подонка — за ноги и через борт, пусть бы акул покормил!
— Внимание, Эршад! — предупредил Мельников.
Эршад вышел из двери палубной надстройки и весело сказал:
— Я договорился, пиво и кока-колу принесут вам в каюты.
— Спасибо, — поблагодарил Мельников. — Мы с Володей гадали, куда же нас везут. Неужели это такой секрет?
— Ну почему секрет? Вот вы даже своих фамилий не хотите называть…
— Мы там, у душманов, не хотели называть, — Мельников посмотрел в глаза Эршаду, — они с нами плохо обращались, унижали. С какой стати после этого мы будем с ними разговаривать?
— А с вами, — решил поддержать товарища Полещук, — мы откровенны. Вот я, например, рядовой Полещук.
— А я — капитан Мельников.
— Ну, наконец-то, — облегченно вздохнул Эршад. — Теперь я вижу, что вы деловые люди. Так вот.
