Печка загудела, выплюнув на пол несколько угольков. Сгорбленная спина сидящего у печки человека пришла в движение, рука потянулась к щипцам.
Жарковато —я привык к прохладе, но одергивать Николая не хотелось. Пусть старается.
Я отхлебнул кипятка, надкусил сухарь.
Николай заскрежетал заслонкой.
— Протопил?
— Да, конунг.
— Не угорим?
— Обижаешь, конунг, — лицо Николая порозовело.
Чудно встретить в Джунглях человека, способного смутиться от пустяка.
— Присядь, — я кивнул на стоящее у стола полено.
— Конунг?
— Садись.
Николай неловко примостился за столом.
— Держи тварки, Николай.
Стрелок отшатнулся от протянутой руки.
— Слушай, — поморщился я. — Ты сам просил перевести тебя из продвагона, разве нет? Или желаешь обратно к Машеньке?
Николай взял тварку тонкой рукой.
— Спасибо, конунг.
Ну, то-то же.
Что сверкает в головах игроков, которых холод и ожидание терзают на Поляне сильнее стаи свирепых тварей, когда, завидев в снежном мареве набыченную голову локомотива, вдруг понимают, что это не спасительный Последний Поезд, а транспорт стрелков?
Скорее всего, ими просто завладевает страх. Страх за Теплую Птицу.
Ни голод, ни холод, ни ядовитая вода, ни твари не отняли у игроков любви к Теплой Птице; и страх за то, что отличает живую тварь от камня, заставляет их метаться по Поляне. Продираться через хищный кустарник в Джунгли —прочь! Вы-жить!
Олегыч, как и положено, начал сбрасывать скорость заблаговременно, так, чтобы поезд остановился как можно ближе к Поляне.
Командир зачгруппы Самир, крупный стрелок с клокастой бородой и блестящими злыми глазами, поприветствовал меня кивком головы.
Я закрыл за собой дверь, связывающую первый вагон с вагоном группы зачистки. Здесь удушливо воняло портянками (вон, развешены у печки); на стене —большая перепачканная фотография голой девки, в углу —бак для мочи.
Бойцы —Осама, Богдан, Сергей, Джон —нестройно протянули:
— Слава конунгу.
Никто не удивился моему приходу, совсем не обязательному. Зачгруппа —стрелки матерые, не нуждающиеся в напутствии конунга.
Самир сел на кровать и принялся зашнуровывать ботинок.
Сергей вертел в руках автомат, Джон подкреплялся тваркой. Богдан, белобрысый стрелок с оторванным ухом, сжимал и разжимал кулаки.
— Что, Ухо, не терпится диким глотки порвать? — обнажив черные зубы, спросил Осама.
— Не терпится, — хохотнул Богдан.
— Знаю я, отчего ему не терпится, — вставил Сергей, отрываясь от оружия. — Надеется, что на Поляне найдется что-нибудь получше этого.
Он кивнул на фотографию голой самки на стене.
— А то тебе не надоело дрочить, — ухмыльнулся Богдан.
Стрелки засмеялись, кто громче, кто тише.
— Заткнитесь.
Самир поднялся. Мощный торс закован в куртку цвета хаки, взгляд из-под шлема цепок и суров, автомат висит так, что ясно: когда надо, мгновенно соскользнет с плеча.
— Зачгруппа готова, конунг.
Сейчас я скажу это. Иначе, зачем я пришел сюда?
Самир смотрел на меня. Скрежет колес вызвал неприятный холодок в деснах.
Если я отдам приказ не убивать диких на Поляне, в отряде начнется брожение, которое не вытравить кокаином… Убийство для стрелков —тот же кокаин.
— Поезд стоит, конунг, — сообщил Самир.
— На выход.
Я смотрел, как стрелки выпрыгивают на рыхлый снег, как мечутся в лесу смутные тени: прочь! Жить!
Когда послышались первые автоматные очереди, я повернулся к двери.
Скоро должен придти с докладом Самир…
2. Костер
В вагон постучались.
Николай, даром что храпел на соломенном тюфяке в углу, мигом вскочил, откинул задвижку.
Самир. Лицо красное от мороза, на плечах —снег; дышит тяжело, в глазах —огоньки непрошедшего возбуждения. Того особого возбуждения, что испытывает лишь охотник за человеком.
— Конунг, зачистка прошла успешно.
Кто бы сомневался?
— Сколько, Самир?
— Двенадцать диких.
Двенадцать! Многовато…
— Спасибо, Самир, — я отвернулся, давая понять, что доклад окончен.
Но стрелок не торопился покинуть вагон.
— Конунг, бойцы …
— Самир? — я взглянул на стрелка.
— Конунг, бойцы просят…
— Что? — подчиняясь неведомому порыву, я вскочил, глядя в темные, с желтыми точками глаза. — Что просят бойцы?
Самир отвел взгляд, проговорил:
— Удвоить дозу.
Злость овладела мной.
— Удвоить дозу, ядри твою душу? За что? За то, что ты выполнил свою работу?
— Но конунг…
— Вон!
Пятясь, Самир покинул вагон. Я опустился на стул. Рука нащупала нож и с силой вогнала в столешницу.
— Сволочь.
Я тщетно пытался вытащить нож, застрявший в плотной доске. Подняв глаза, увидел окаменевшее от страха лицо Николая.
— Привыкай жить с конунгом.
Истопник вздрогнул, теребя в руках кусок бересты.
Свечерело.
Поглазеть на костер собралось немного бойцов, большинство предпочло теплые вагоны и горячий концентрат. Поезд замер у Поляны, бледная луна посеребрила кроны деревьев.
Я подумал о той, что осталась далеко позади, но вместе с тем, будет со мной до конца. Шум Джунглей зазвучал приглушенно. Стало дико и жутко: рядом со мной темнела горка убитых.
«Трупы во избежание увеличения популяции тварей, надлежит сжигать вместе с одеждой».
