никто даже не заговорил с ней. Наступил очередной, ничем не выдающийся день. Почти все наблюдали за дождем, просовывая руки в окна и широко раскрывая рты, словно хотели вдохнуть его.
Андрэа Йоргенсон торопливо списывала домашнюю работу, а сидевший рядом Оуэн Рид грозился плюнуть в нее — в качестве легкого флирта. Видимо, изменив решение, всосал слюну обратно в рот.
— Ты отвратителен! — сказала Андрэа.
— А тебя легко соблазнить, деточка.
Она возмущенно спряталась за тетрадью.
На математике изучали производные. Корпя над собственными каракулями в тетради, Лиз безуспешно пыталась понять, как же найти этот чертов игрек.
На уроке английского обсуждали «Великого Гэтсби». Дори Моррисон пустилась в размышления о том, насколько нецелесообразна сцена смерти женщины под колесами автомобиля, если с самого начала произведения речь идет о моральных инвалидах.
— Я, конечно, понимаю, он вроде как воплощение романтической американской мечты и все такое, но не слишком ли эгоистично покупать дом и устраивать вечеринки, чтобы какая-то там цыпочка заметила тебя?
На физкультуре играли в вышибалы, и, как обычно, одноклассники не замечали Лиз: ни один мяч не полетел в ее сторону. Вернувшись в раздевалку, Лиз переоделась в свои вельветовые брюки, затем, осмотрев себя, решила, что выглядит в них как корова, и конечной остановкой послужило подозрение: «Кажется, я совсем выжила из ума». Никто сегодня даже вскользь не упомянул имя Сюзан. Возможно, потому что она вовсе не умерла… а до сих пор бродила по Мэйн-стрит или сидела в своей квартире, курила сигареты одну за другой и профессионально демонстрировала странности поведения.
Когда Лиз закончила переодеваться, к ней подошла Андрэа Йоргенсон. Она жила с тетей и сестрой в трейлер-парке в южной части города и постоянно носила высокие FM-ботинки, [7] настроенные на «Fresh Meat».[8]
В школьном туалете на исписанных граффити стенах было много сообщений типа «Андрэа — шлюха».
— Эй, ты в порядке? — спросила она, мягко дотронувшись до плеча Лиз и поправив свои золотисто- каштановые волосы.
— Не думаю. Моя сестра умерла. Ты знала об этом?
Андрэа молча подтянула длинные ботинки. С началом перемены в раздевалке вокруг них образовалась суета: щелканье замков, бережное накладывание макияжа перед зеркалом, разглядывание тел друг друга с одобрениями: «Ну что ты, куда тебе еще худеть-то!»
Андрэа понизила голос:
— М-да, это аномально.
— Что?
— Я… чувствую ее. А ты? Такое ощущение, будто она во мне. Не знаю, как это слово… — Девушка нахмурилась. — Одержимость. Точно!
Она явно хотела сказать что-то еще, но отвернулась и вышла из раздевалки. Лиз почувствовала на себе пристальный взгляд оставшихся девочек: Керри Дюбуа, Лора Хенрич, Луис Андриас, Джейн Ходкин — все они смотрели на нее. Но их глаза были пусты, безжизненны. Это напомнило ей о сестре. Лиз повернулась, чтобы закрыть свой шкафчик, а когда оглянулась, все уже разбежались.
Из-за сильного дождя школьников отпускали домой раньше, поэтому четвертый урок, химия, был на сегодня последним. Сев за свою парту в конце кабинета, Лиз с удовольствием слушала, как ее любимая учительница Алфия Гония, женщина с золотистыми волосами, темными у корней, вела занятие.
Тихонько жужжали флуоресцентные лампы над головой. В окно барабанил дождь. В полумиле от школы находилось кладбище, черные ворота которого Лиз видела со своего места. Она задумчиво смотрела, рисуя в тетради извилистые линии и «восьмерки».
Десять минут спустя Лиз трудилась над экспериментом. Нужно было добиться стабильного раствора при добавлении твердых веществ. Согласно теории, в большинстве нагретых растворов эти самые вещества расщепляются, но как только достигнута критическая точка, процесс растворения останавливается, и на дне пробирки образуется осадок. Эта общепризнанная истина действовала не только в химии, но и в реальной жизни, где на каждого приходилась своя порция дерьма.
Лиз залила в пробирку раствор и приготовила твердые вещества над сиявшей, словно молитвенная свеча в церкви, горелкой Бунзена. Не успела она поднять пробирку, как та выскользнула из ее пальцев и, ударившись о бедро девушки, полетела на пол. На голубой футболке образовалось огромное пятно от соляной кислоты. Кусочки стекла разлетелись по полу с тихим постукиванием, как ножки краба. Испугавшись, что кислота сожжет ее кожу, Стив Маккормак, сообщивший однажды, что Сюзан трахается за деньги, быстро наполнил водой литровый сосуд. Лиз могла, конечно, объяснить ему, что специально приготовленный раствор способен разъесть только жевательный аспирин, но сейчас было не время. Стив облил водой ее колено, промочив насквозь штаны, и Лиз почувствовала, как холодные струи текут по ногам.
В классе наступила тишина. Все смотрели только на нее. Так же как в ночь на фабрике. Так же как те отражения в зеркалах в квартире Сюзан. Так же как сегодня в раздевалке… просто лица.
«Ты, похоже, намочила штаны!» — мысль показалась смешной. Прикрыв рот, Лиз начала негромко хихикать. «Выглядишь забавно. Никто на тебя никогда не посмотрит!» Не особо весело, но почти. Смех усилился. «Ты — жирная тупая корова. Теперь они будут вечно шушукаться о тебе, расскажут Бобби, какая ты идиотка. После этого он наконец бросит тебя. Однажды он проснется и поймет: ты — фальшивка, неудачница. Абсолютный ноль». Эти мысли, хоть и не ее собственные, вихрем пронеслись в голове. Лиз смеялась все громче. «Да, они думают, ты прямо здесь обмочилась!»
Она посмотрела вниз и на секунду засомневалась: вдруг правда… ну нет, не могла. Тогда бы она почувствовала тепло. «Ты так расстроилась из-за этого, что теперь все видят, какая ты тряпка! Они знают!» Чей это был голос? «Кусок дерьма. Это должна была быть ты!»
Сюзан. Голос принадлежал ей… и Лиз сейчас не спала. Сюзан… о боже. Она вселилась в ее сознание. Смех Лиз усилился, почти перейдя в рыдания.
Мисс Гония прошла в конец класса. Вместо привычной улыбки на Лиз был направлен пустой мрачный взгляд. Протянув руку, учительница приподняла ее подбородок. В шею Лиз впилисьдлинные ярко-розовые ногти. Она резко отвернулась, в страхе подумав: «Эта женщина сейчас вскроет мне горло».
— Элизабет? — сказала мисс Гония.
— Кажется, я намочила штаны… — ответила Лиз и заплакала.
После этого инцидента было решено отправить Лиз в учительскую, к школьному психологу, который позвонит ее маме. Но миссис Мэрли не брала трубку, поэтому Бобби, забравший рюкзак Лиз, вызвался отвезти ее домой.
Они вместе вышли из учительской. Прозвенел звонок, и коридоры заполнились торопившимися домой учениками. Лиз слышала эхо от криков и шуток, на фоне которых до нее доносилось жужжание. Она помнила этот звук. Он приснился ей в ночь перед смертью Сюзан и сейчас, казалось, исходил от окружавших ее людей. Картина медленно прояснялась, и Лиз начала понимать, что происходит.
Бобби крепко взял ее за руку.
— Я люблю тебя, — прошептала Лиз. Потому что это была одна из немногих вещей, в которых она была уверена. Когда стучишь по дереву, оно издает характерный звук, если только не горит; предметы падают вниз, если ты не в космосе; кровавые сестры не приходят к тебе на кладбище, если они не Сюзан Мэрли; и самое главное — что бы ни случилось, Лиз любила Бобби Фулбрайта.
Когда они вышли через парадную дверь на улицу, где два часа назад парковалась ее мама, все, кто там находился, прекратили свои дела и замерли. Мистер Бруттон уронил портфель на мокрый асфальт, но не торопился поднимать его. Старшеклассники, спешившие к своим машинам, остановились, а те, кто уже отъезжал, ударили по тормозам. Автобусы не двигались, и ждавшие под навесом дети не бежали занимать места.
