дерьме и блевотине… ради какой-то там сомнительной славы?
ФЕЛИСА: Дурень ты. Слава, рыцарь, донкихот… Кто тебе сказал, что мой сын попрется… в это их шутовское странствие?
САНЧО: Как это? Он же будет наследник Дон Кихота? Должен…
ФЕЛИСА: Должен был мельник моей матушке! Мой сын… если только у меня будет сын… будет наследником Кихано. Будет идальго… даже если бастард, а все одно единственный наследник. Я у нотариуса спрашивала.
САНЧО: У нотариуса?!
ФЕЛИСА: За дуру меня держишь? Конечно… даже если Алонсо из путешествия не вернется — есть сейчас способ доказать, что малый — его сын. Берется кусочек кожи трупа — и кровь ребеночка, и под мелкоскопом сравнивается… И тогда дом, титул, все переходит малому. Понял?
Санчо не знает, что и сказать.
Алонсо идет через комнату со свечкой в руке. Вздрагивает; оглядывается. К чему-то прислушивается; колеблется огонек свечи.
Алонсо подходит к календарю. Сверяется с часами; полночь уже миновала, Алонсо срывает очередной лист, открывается новое число — двадцать четвертое июля. Алонсо жжет сорванный календарный лист на пламени свечки; его окликают шепотом из темноты: «Алонсо! Алонсо!» Алонсо оглядывается, почти бегом осматривает комнату — никого…
АЛОНСО
Тишина.
АЛОНСО: Санчо!
Из противоположного угла появляется Санчо.
САНЧО: Господин? Вы не спите?
АЛОНСО: Да ты и сам не спишь?
САНЧО
АЛОНСО: Санчо… Ты в детстве… ничего не боялся?
САНЧО: Как это ничего? Папаши, бывало, боялся, особенно когда набедокуришь, а папаша возьмет хворостину…
АЛОНСО: Я не о том! В детстве… тебе не мерещился черный человек, который сидит под кроватью?
САНЧО
АЛОНСО: Ты не понимаешь… Когда будто бы клякса на краю сознания… И хочется посмотреть, и страшно смотреть… И знаешь, что не вытерпишь и посмотришь, и тут тебе и конец… Не смотри!
САНЧО
АЛОНСО: Ничего… Ничего, Санчо. Ничего… Прости. Иди спать. И я пойду… Ты ничего не слышишь?
Оба прислушиваются. Тишина.
САНЧО: Ничего нет, сеньор Алонсо. И… все, больше ничего не будет! Это… это…
АЛОНСО: Ничего… Иди спать.
Карраско и Алонсо. Дом неспокоен; колеблются портьеры, маячат тени, и не стихает постоянный ровный гул — гул надвигающейся катастрофы.
КАРРАСКО: Я таки знал. Я таки знал… Мой батюшка говорил мне, прежде чем сойти в могилу… Я так и знал…
АЛОНСО: И еще мне кажется, что за мной постоянно кто-то ходит. И окликает меня… Оглянусь — никого нет…
КАРРАСКО: Господи, я так и знал! Мания отношения, мания преследования… Это паранойя! Шизофрения! Следующий этап — вы из преследуемого превратитесь в агрессора, вы будете очень, очень опасны для окружающих…
АЛОНСО: Мне кажется, что кто-то рылся в моих вещах… Все книги на письменном столе лежат не так, как я привык… Смотри, что это там, в дальнем углу? Неужели мне снова кажется?!
КАРРАСКО: Бедный сеньор Алонсо… Вот таблетки
АЛОНСО: Дон Кихот в сумасшедшем доме… Нет, Самсон, ты не беспокойся. Дон Кихот — кто угодно, только не безумец. Если я почувствую… если я пойму, что это все… мне больше нечего терять. Как глупо — прямо перед двадцать восьмым… Самсон… Может, еще обойдется? А, Самсон?
Карраско в отчаянии качает головой.
Карраско и Альдонса.
АЛЬДОНСА: Да, я заметила. Но это еще ни о чем не говорит!
КАРРАСКО: Сеньора Альдонса, специалисту это говорит очень много. Наш сеньор Алонсо…
АЛЬДОНСА: Вы уже не первый день внушаете ему, что он сумасшедший! Что он непременно сойдет с ума! Если с ним… если, не дай бог, у Алонсо случится… несчастье — вам это так не пройдет, Карраско!
КАРРАСКО: Сеньора Альдонса… Я понимаю… Такое несчастье на ваши плечи… Но, сеньора Альдонса, весь род Кихано несет на себе это проклятие… Когда вы выходили замуж за сеньора Алонсо — вы это знали! Он же Дон Кихот!
И с этими словами Карраско выкладывает на стол смирительную рубашку с длинными рукавами. Альдонса потрясена.
КАРРАСКО: Сеньора Альдонса, меры надо принимать немедленно, иначе будет поздно… Вот так
Альдонса молча заворачивает руки Карраско назад, завязывает рукава.
АЛЬДОНСА: Так?
КАРРАСКО
АЛЬДОНСА: А теперь пошел прочь! Вон из моего дома!