хворостом, пыталась перерубить ствол засохшего дерева. Бай оставил животных искать траву — они никуда не торопились — и, скользя по камням, побежал вниз, помочь жене.
— Хватит, — сказал он, вытаскивая мачете. — Отойди, я сам сделаю.
— Это все из-за того, что у меня есть только этот дурацкий бабский ножичек. — Она взмахнула своим орудием, которое было лишь чуть короче мужского мачете. Клинки были необходимы женщинам для самозащиты и приготовления пищи. Мужчины носили более тяжелые ножи, чтобы убивать животных и — время от времени — мародеров из кланов шаоши, которые совершали набеги через границу. — Почему я должна ходить с этой игрушкой? Он недостаточно тяжелый.
— Когда у нас будут деньги, я куплю тебе другой нож.
— То есть никогда. Как только я набью сарай хворостом, пойду искать работу в городе. Буду убирать. Может, даже готовить.
Бай пришел в ужас. Это означало открытое признание его неспособности прокормить семью. Если он позволит жене зарабатывать деньги, все заговорят об этом. Все будут называть его никчемным лентяем, который заставляет женщину надрываться на двух работах, а сам слоняется по горам и смотрит, как коровы дохнут от голода. Этого нельзя допустить. Это навлечет позор и на Харуа — ведь тогда получится, что она выбрала в мужья безмозглого идиота, и если что-нибудь с ним случится, то вряд ли она снова сможет выйти замуж. Он обязан найти выход из тяжелого положения.
— Ты сможешь справиться со скотом? — спросил он, прикрывая рукой глаза от солнца и глядя, куда отправилось стадо. Коровы неподвижно стояли неподалеку, наблюдая за ним, словно ждали, будто он придумает, где найти для них что-нибудь получше высохшего кустарника. — Если кто-то и должен идти в город искать работу, то это я.
Харуа сняла с головы косынку и вытерла лицо.
— Со всеми пастухами происходит одно и то же. Там, внизу, тебе не найти мужской работы.
— Если поищу как следует, то найду.
Харуа улыбнулась и двумя руками взяла его голову. Слегка тряхнула ее, словно дразнила ребенка.
— Ты такой решительный! — произнесла она. — Вот почему я выбрала тебя, а не твоего наглого братца.
Но Сенг, хоть и был наглым, в жизни преуспел. В молодости он служил в армии, сражался за Коалицию Объединенных Государств, и то, что казалось скромным жалованьем людям в больших городах на западе, здесь было целым состоянием. Сенг скопил достаточно денег, основал компанию по экспорту традиционной одежды песангов, построил себе замечательный дом с водопроводом. Бай тоже пошел бы в армию, если был бы ростом чуть-чуть повыше и не был женат на Харуа.
«И не только ради денег. Ради славы».
Харуа хотела, чтобы он остался дома и управлял фермой. Он не мог с ней спорить, особенно потому, что земля принадлежала ей. К тому же ему не хватало пары дюймов до стандарта армии КОГ. Это расстраивало его сильнее всего.
— Хорошо, пойду прямо сегодня, — сказал он. — Дойду туда за несколько часов. Побуду там пару дней, посмотрю, какая там есть работа.
Харуа, казалось, не обрадовалась его решению.
— Допустим, ты найдешь работу в городе, — возразила она. — Но я все-таки хочу ребенка. И пока он будет маленький, я не смогу управляться с фермой.
— Если я буду работать, тебе не придется все делать самой. Я заработаю денег, наймем помощников. — Он знал, что она не хочет бросать ферму. Земля принадлежала многим поколениям ее предков. — Это только до конца засухи.
Конечно, он преувеличивал. Однако лучше было действовать, чем смотреть на умирающих от голода коров и считать дни до того, как сам умрешь от того же. По крайней мере, он сделает что-то, предпримет какую-то попытку выкарабкаться; хватит сидеть и ждать, пока невидимая сила пошлет им дождь.
Через три часа он спустился в долину и вышел на изрытую колеями трассу — главную дорогу в Наракир. Мимо него в обоих направлениях двигались грузовики и телеги, запряженные волами, поднимая тучи белой пыли, остававшейся висеть в воздухе, словно туман. В городе было тише обычного. Он добрался до площади, думая найти там хотя бы несколько торговцев, нуждающихся в наемных работниках, но обнаружил лишь одного торговца тканями и огромное стадо костлявых коз и овец в импровизированных загонах. Значит, здесь ничего; он решил поискать в харчевнях и ремесленных мастерских. Все равно нужно еще найти и ночлег.
Бай набрел на какой-то навес, где стоял такой сильный запах хлева, что даже у него, привыкшего к уходу за скотиной, перехватило дух. Это была сыромятня. Дубление кож — тяжелая, грязная работа, но он решил, что если начнет с самого неприятного, то у него будет больше возможности найти себе место. Кожевники замачивали свежие шкуры в моче животных, после чего те отбеливались и становились мягкими, а для дубления пользовались собачьими или лисьими экскрементами. Не многие люди соглашались заниматься подобной работой.
Но когда глаза Бая привыкли к полумраку, он понял, что большинство людей, занимавшихся шкурами, были его знакомые фермеры. Значит, не ему первому пришла в голову эта отчаянная мысль.
— Добро пожаловать в лавку благовоний, Бай. — Нойен Джи опрокинул бадью мочи в большую деревянную бочку. — Может, желаешь купить бутылочку розовой эссенции?
— Думаю, вам здесь не нужна лишняя пара рук, да? — Мысленно Бай составлял список мастерских, куда следовало заглянуть, начиная с кузницы. — Я возьмусь за любую работу.
— Прости, друг. Можешь попытать счастья в монастыре, в прачечной.
— Ладно, спасибо.
Бай провел полдня бродя по городу, задавая один и тот же вопрос и получая один и тот же ответ. Времена были тяжелые. Казалось, все пастухи и фермеры перебрались в город в поисках работы, чтобы как-то пережить черные дни. И каждый раз, пересекая площадь, Бай замечал, что количество несчастных животных в загонах уменьшается. Он не видел смысла в том, чтобы получить за овцу несколько монет, когда можно съесть ее самому. Бесплодный день нагнал на него такое уныние, что он решил немного отдохнуть в харчевне. У него хватало денег на чайник чаю, и он мог протянуть время, добавляя в заварку бесплатной горячей воды.
Он отдохнет пару часов и что-нибудь придумает. Он не может вернуться к Харуа и признать поражение. Он вернется домой только после того, как получит работу.
Да, после чая всегда смотришь на вещи веселее. Он направился по улице в сторону потрепанного красного флажка, свисавшего с балкона гостиницы, по дороге заглядывая в окна. Внимание его привлек наклеенный на стену выцветший плакат.
Бай видел его уже много раз, но сегодня вид этого плаката заставил его замереть на месте. Слова были напечатаны на очень плохом песангском, словно тот, кто готовил плакат, почти не знал местного наречия. Смысл, однако, был вполне ясен. Изображение улыбающегося, здорового иностранца в красивой военной форме, протягивавшего руку дружбы, казалось, говорило, как распрекрасно служить в армии КОГ и как там будут рады песангам. Для них был даже создан специальный полк.
«Я слишком маленького роста. И все равно, если я пойду в солдаты, Харуа меня убьет».
Бай отправился дальше, но теперь ему почему-то казалось, что этот плакат был повешен здесь специально для него. Его отец служил в армии КОГ, и он вырастил Бая и Сенга в убеждении, что быть солдатом — это почетное занятие. Песанги были воинственным народом. КОГ здесь уважали, и ей не нужно было вторгаться в Песанг, чтобы получить поддержку горных племен в войне с СНР. Когда Бай впервые услышал о том, как поступают другие народы, он был потрясен: люди валялись в пыли, словно побитые собаки, и выполняли приказания завоевателей. Захватчиков нужно гнать прочь. Сражаться можно только вместе с теми, кто тебя уважает и кого ты, в свою очередь, уважаешь.
Да, сейчас Баю не помешало бы подзарядиться чувством собственного достоинства. Он открыл дверь харчевни, нашел себе стол и сел, внезапно осознав, как сильно устал. Где-то бормотало радио, кучка стариков играла в кости.
— Можешь не говорить, чайник и кувшин кипятка, — произнес трактирщик. — Но вид у тебя такой, словно тебе не помешала бы и тарелка риса.
