Сципион Африканский

в Испании.

Читатель может, однако, спросить, почему же Сципион так и не был в Иберии в течение двадцати трех лет (206–183 годы до н. э.)? Простые хронологические выкладки легко это объясняют. С 199 по 195 год до н. э. Публий отдыхал и не занимался делами. В 194 году он стал консулом, но над Римом нависла угроза Антиоха. Следующие два года — 193–192 — прошли в мучительном ожидании войны. Сципион не мог оставить Италии, да его, возможно, и не отпустили бы. Далее следует война с Антиохом и суд. Но при этом надлежит помнить, что Сципион считал себя патроном иберов и полагал, что его долг защищать их интересы так же, как Тит защищал интересы греков. И в случае с Титом отцы нашли великолепный выход — его то и дело посылали на Восток, хотя он и не занимал официальной должности, он разбирал там все споры и вообще был как бы посредником между Грецией и Римом. Замечу, что, когда возник конфликт в Африке, разбирать его послали Сципиона как человека, лучше всего знавшего ливийские дела, кроме того, патрона Масиниссы, а отчасти и карфагенян. В том, что он не сыграл подобной же роли для Иберии, следует видеть происки его врагов, более всего Катона и его сторонников.

79

В античной литературе указываются две даты рождения Катона: согласно Цицерону и Плинию он родился в 234 году до н. э. (Cic. Senect., 10; Plin. N.H., XXXIX, 13); согласно Плутарху и Ливию — в 239 году до н. э. (Plut. Cat. mai., 15; Liv., XXXIX, 40).

80

Непот сообщает, что Катон был квестором в 205 году до н. э., а Цицерон — в 204 году до н. э. (Nep. Cat., I, 3; Cic. Senect., 10; Cic. Brut., 60). Кто бы ни был прав, нам важно сейчас одно — Катон оказался в Сицилии под началом Сципиона. Там между ними произошел конфликт, описанный Плутархом. Но возникает вопрос, что делал Порций дальше — вернулся к Публию после своего неудачного доноса или нет. Из рассказа Плутарха как будто следует, что не вернулся и в Африке не был. Ливий же пишет, что он командовал флотом при переправе в Африку (Liv., XXIX, 25), а Плиний даже говорит, что он учился воевать под началом Публия Африканского (Plin. N.H., praef., 30). Мнения ученых нового времени разделились. Хейвуд считает, что Катон не вернулся и навеки затаил злобу на Сципиона; Грималь, напротив, полагает, что вернулся, а Сципион великодушно не стал сводить счеты с подчиненным; Скаллард думает, что он даже участвовал в битве при Заме; Трухина же пишет, что Катон пробыл в Африке только до 202 года до н. э., когда его сменил выбранный квестором Лелий (Haywood R. M. Studies on Scipio Africanus, p.79; Scullard H. H. Scipio Africanus, p. 179; Grimal P. Le siecle des Scipions. P., 1975, p. 112; Трухина Н. Н. Политика и политики «Золотого века» Республики. М., 1986, с. 86).

Мне представляется, что в Африке Катон не был: ведь мы ровно ничего не знаем о его тамошних подвигах, а столь «неистощимый в самовосхвалениях человек», как называют его античные авторы, вряд ли стал бы о них умалчивать. Куда же он в таком случае делся после своего доноса? Ключ к отгадке, на мой взгляд, дает одно место из Непота. Историк пишет: «Претором он управлял провинцией Сардинией, из которой ранее, будучи квестором, возвращаясь из Африки, привез поэта Энния» (Nep. Cat., I, 4). Это интереснейшее сообщение. Мы помним, что Катон брал уроки у Энния, т. е. он должен был долго жить в Сардинии, иначе говоря, согласно Непоту, большую часть своей квестуры он провел на этом острове, а вовсе не в Африке. Когда и как он туда попал? Очевидно, когда остальные отплыли в Африку, он почему-то отправился в Сардинию. Довольно ясно, что причиной был описанный Плутархом эпизод. Если же верно сообщение Ливия, надо думать, что Катон мог действительно помогать при переправе, но на этом его участие в экспедиции Сципиона и кончилось. В Сардинию он отплыл из Сицилии, а не из Африки. Вероятно, Публий отказался взять его с собой. Он всегда сам набирал свой штаб и, по-видимому, в этом вопросе был очень тверд. Во всяком случае сенат всегда шел ему на уступки. Достаточно вспомнить, что Лелий был назначен к нему квестором без жребия, случай очень редкий в римской истории.

81

Между Порцием и пуританами, действительно, замечается поразительное сходство.

Бокль пишет: «Во Франции протестантское духовенство… смотрело на танцы как на богопротивное… увеселение, и потому строго запрещало их… Учителей танцев, оказывавшихся упорными, предлагалось отлучать от церкви». Катон в качестве величайшего преступления выставлял то, что некий молодой человек, Целий, танцует.

«На одном из своих синодов оно (духовенство. — Т. Б.) постановило, чтобы никто не носил яркой одежды и чтобы волосы у всех были причесаны с подобающей скромностью. Другим синодом запрещено было женщинам румяниться». Как это напоминает борьбу вокруг Оппиева закона! Катон с возмущением пишет, что женщины красят волосы в золотой цвет, а один его подражатель у Плавта прямо-таки набрасывается на даму за то, что у нее нарумянены щеки, взбиты и завиты волосы (Cato Orig. 114; Plaut. Truc., 287–290).

«Они запретили бывать на балах и маскарадах, никто из христиан не должен был смотреть на фокусы скоморохов… Все подобные увеселения местные власти должны были пресекать, как… вовлекающие в издержки и отнимающие время… Духовенство объявило, что верные не должны носить длинных волос, чтобы не увлечься роскошью „сладострастных кудрей“. В покрое одежды они должны были избегать „новых мод нынешнего света“ (всюду выделено мной. — Т. Б.). Им запрещалось иметь на платье кисти, а на перчатках — ленты и шелковые украшения, предписывалось воздержаться от пышных юбок и широких рукавов».

«Писать стихи считалось за тяжкий грех, заслуживающий особенного осуждения». Само это занятие называлось «неблагочестивым и бесполезным искусством стихосложения». Считалось, «что человек не вправе предаваться таким пустым развлечениям». Катон называл поэтов бездельниками, дружбу с ними считал зазорной, а Целию ставил в вину даже не сочинение, а только декламацию греческих стихов.

Поразительно еще постановление духовенства, удивительно напоминающее Орхиев закон, поддерживаемый Катоном, который ограничивал число сотрапезников. «На крестины ребенка у шотландцев принято было созывать всю родню… Обычай этот был запрещен, число гостей ограничено». Вспомним, что «Катон вопиял в своих речах, дабы остерегались звать на обед больше, чем он предписывал» (Cato Orat., fr. 144).

«Духовенство подчинило своему контролю кухню, определило выбор яств и число блюд… Ограничило даже его (свадебного пира. — Т. Б.) стоимость и никому не позволяло выходить из суммы, которую оно считало приличным назначить». Совершенно то же предлагал Катон. Называя расходы на пиры чрезмерными, он увещевал римлян ограничиться всего двумя блюдами, как предки (Orat., fr. 139, 143–144), и упрекал их за то, что они стараются сделать обед слишком вкусным (ibid., fr. 145–146).

Протестантское «духовенство вмешивалось в частные дела каждого человека, предписывая ему, каким образом он должен управлять своим семейством». Опять-таки, как тут не вспомнить Катона!

Как ни странно, у Катона и у пуритан и враг был один и тот же — греческая культура. Катон называл ее заразой, пуритане — языческой мерзостью. Греческие кафедры закрывались, пасторам не дозволялось