Сципион Африканский

бездействии. Сначала это его очень приободрило. Но вскоре он узнал причину: оказывается, в лагере не было главнокомандующего Публия Сципиона. На вопрос, где он, последовал ошеломляющий ответ — остался в Европе. Когда посол осмелился спросить, что за важные обстоятельства заставили главнокомандующего оставить войско, римляне очень спокойно отвечали, что Публий — салий,[145] сейчас настал март и целый месяц он должен исполнять религиозные обряды. Грек, воспитанный в модном безверии, был поражен набожностью римлян. Говорить было не о чем: без Публия военный совет не собирался и решения не принимались.

Наконец истек месяц, и Сципион появился в лагере. Посол изложил поручение царя. Консул отвечал, что может заключить мир, только если царь откажется от всей Малой Азии и заплатит римлянам контрибуцию. Посол был неправомочен принять эти условия. Поэтому он приступил к выполнению своей тайной миссии. «Воспользовавшись удобным случаем, Гераклид сообщил Публию, что ему было поручено, а именно: что, во-первых, царь отпустит ему сына без выкупа: дело в том, что сын Сципиона попал в плен к Антиоху в самом еще начале войны. Во-вторых, что и теперь царь готов заплатить ему столько денег, сколько Публий назначит сам, и впоследствии царь предоставит ему в пользование свою казну, если он поможет принятию предложенных царем условий. Публий отвечал, что ему приятно предложение царя относительно его сына, и он будет весьма признателен, если царь выполнит свое обещание. Во всем прочем царь заблуждается, сказал Публий, и в переговорах с ним лично, и с военным советом…

— Являться с предложением мира на равных условиях теперь, когда царь не помешал нашим войскам вступить в Азию, дал себя не только взнуздать, но и оседлать, значит наверное потерпеть неудачу и обмануться в ожидании…

В награду за выдачу сына Публий обещал дать совет, стоящий предлагаемой милости: согласиться на всякое условие и ни в коем случае не воевать против римлян» (Polyb., XXI, 14– 15). С этим неутешительным ответом посол воротился к царю.

Антиох, по словам Полибия, решил, что и после поражения ему не смогут продиктовать более тяжелых требований, а потому стал готовиться к бою. Однако надо было решить, что делать с сыном своего врага. То был младший сын Сципиона, Люций, мальчик не старше шестнадцати-семнадцати лет. Как и когда он попал в плен царю, неизвестно. Ясно только, что в отсутствие отца, бывшего тогда в Европе.[146] Одно известно точно: когда Люция отвели к Антиоху, он осыпал его милостями, «нельзя было обойтись с мальчиком ласковее и радушнее и оказать ему больший почет, чем тот, который ему был оказан» (Liv., XXXVII, 34). Конечно, таким обращением Люций был обязан визиту, который отец его три года назад сделал Антиоху. Однако уважение к Сципиону не помешало царю не только попытаться купить у него мир — это было в обычаях того времени, — но даже начать шантажировать его, пользуясь тем, что в его руках находился Люций. Но гордый, даже надменный ответ римского полководца произвел на Антиоха неожиданное действие: он не только не попытался отомстить, но тут же велел отвезти мальчика к отцу. Очевидно, ему стало стыдно перед Публием, и он поспешил доказать ему, что он, Антиох, благородством не ниже Корнелия Сципиона.^{76}

БИТВА ПРИ МАГНЕСИИ (190 г. до н. э.)

Оба войска встретились на большой равнине у Магнесии. Армия Антиоха поражала своими огромными размерами и живописностью. В самом деле, то была колоссальная разноплеменная масса, где слышалось много языков и наречий: тут были и фракийцы, и фригийцы, ликийцы, памфилы, писидийцы, критяне, киликийцы, каппадокийцы, арабы и много иных народов. Войско являло собою как бы выставку всех достижений военной техники, начиная от ассирийских времен и кончая самыми последними. В центре находилась мощная фаланга, построенная по заветам Александра, а на флангах — сильная и многочисленная конница, среди которой знаменитая агема, отборная гвардия македонских царей. Наряду с этим была огромная толпа копейщиков, пращников и лучников. Были арабы на быстрых, как ветер, верблюдах, вооруженные луками и узкими длинными саблями. Были, наконец, и боевые слоны. Римлянам, многие из которых никогда еще не видели фалангу, она показалась подобной грозной стене, слоны же — возвышающимся над ней башням. Кроме того, на равнине стояли серпоносные колесницы, заимствованные у древних персов. К ним прикреплены были длинные, острые косы, которые калечили пехотинцев и перерезали ноги коням. Вот почему это пестрое, красочное воинство в необыкновенно пышном вооружении более напоминало многолюдное ополчение Ксеркса, чем современную армию.

Незадолго перед битвой царь устроил смотр своим силам. Он стоял на пригорке, а рядом с ним по обыкновению — угрюмый Ганнибал. Перед ними бесконечными потоками проходили боевые колесницы с блестящими серпами, слоны с башнями на спине, конница и пехота. И на всем этом — на уздечках, упряжи, оружии — ярко сверкало золото. Антиох, совсем павший духом в последнее время, глядя на всю эту силу и великолепие, постепенно утешился и, с самодовольной улыбкой повернувшись к Ганнибалу, спросил:

— Как ты полагаешь, достаточно ли всего этого для римлян?

— Достаточно, вполне достаточно всего этого для римлян, хоть они и очень жадны, — с ядовитой усмешкой отвечал Ганнибал (Gell., V, 5). Так оценил пуниец боевые силы царя.

С восходом солнца началась битва. У Антиоха было около 82 тысяч (по Аппиану) или 72 тысяч (по Ливию) воинов; у римлян — не более 30 тысяч (Арр. Syr., 32; Liv., XXXVI, 14, XXXVII, 2, 37). Бой был долгим и упорным. Но к концу дня все войско царя рассеялось, как дым. Рассказывают, что сами римляне были поражены этой невероятной победой. И такова была сказочная слава царя Антиоха, что «теперь у римлян явилась гордая уверенность, что для них нет ничего неисполнимого благодаря их доблести и помощи богов. И они поверили в свое счастие, ибо они, столь малочисленные, победили столь многих, причем сразу, в первой же битве, в чужой земле, полной стольких народов, сокрушили все приготовления царя, доблесть наемников, славу македонцев и самого царя, приобретшего величайшую державу и прозванного Великим, — и все это в один день. И как песнь звучали для них слова: „Был царь Антиох Великий“» (Арр. Syr., 37, 30–37; Liv., XXXVII, 39–43).

ЗАКЛЮЧЕНИЕ МИРА

Античные авторы передают, что Сципион заболел и не участвовал в битве, хотя, быть может, это и не отвечает действительности.^{77} Во всяком случае сразу же после сражения он явился в римский лагерь, туда же отправил послов Антиох просить мира. Царь имел все основания ожидать самых тяжелых требований от своих недавних противников. Но Публий вышел к послам и от имени всего военного совета сказал следующее:

— Никогда победа не делала римлян не в меру требовательными, а поражение слишком уступчивыми. Вот почему и теперь послам Антиоха будет дан такой же ответ, что они получили раньше, до сражения.

Условия, продиктованные царю Публием, были точно такими же, что и предложенные им в свое время Карфагену, а позже Титом — Филиппу. Царь должен очистить всю Малую Азию вплоть до Тавра, причем территория частью освобождалась, частью передавалась союзнику Рима Пергаму. Флот царя сокращался до десяти кораблей, а армия лишалась боевых слонов. Царь выплачивал Риму большую контрибуцию и становился «другом римского народа» (Polyb., XXI, 17).

Одним из условий договора с Антиохом была выдача карфагенянина Ганнибала. Однако пуниец не стал ждать подписания мира и бежал из Азии. Сципион, как кажется, не сделал ни малейшей попытки его поймать, так что создается впечатление, что он бежал при молчаливом одобрении Публия.

Освободившись от дел, Сципион снова с удовольствием и любопытством осмотрел Азию. На сей раз вместе с братом, который по-прежнему копировал каждое его движение. Он осмотрел знаменитые города