Азии, объездил чуть ли не весь Крит,[147] снова посетил Делос, который, очевидно, произвел на него сильное впечатление. Там приняли его очень торжественно, так как он успел оказать общине делосцев какие-то важные услуги. Делос казался островом-музеем. Он полон был паломниками со всех концов света. В святилище стояли великолепные дары от царей, городов и частных лиц, которые стремились перещеголять друг друга блеском приношений. Почти нет сомнений, что, прохаживаясь по храму, Публий увидел и дары Тита Фламинина, который еще в Греции рассылал приношения во все знаменитые святилища и вряд ли обошел своим вниманием Делос. Зная Тита, не приходится сомневаться, что он и тут изъяснялся пышными стихами, именуя себя «великим» и «божественным».
Можно себе представить, с какой презрительной улыбкой читал подобные надписи Корнелий, который отказался от статуй в Греции и Риме. Он также поднес Аполлону золотой венок. Покоритель Испании, Африки и Азии написал на нем всего пять слов: «Публий Корнелий, сын Публия, римлянин».[148] Так Сципион вновь отказался «ходить в толпе».
В Азии Публий совершил еще один в высшей степени эксцентрический поступок. На берегу Геллеспонта римляне отыскали маленький город Илион — все, что ныне осталось от «широкоулочной» Трои. Подойдя к его стенам, римляне объявили, что они потомки троянцев и пришли засвидетельствовать свое почтение прадедам. Жители Илиона высыпали на стены. Их охватили восторг и изумление. Они говорили, что теперь они нисколько не жалеют о гибели Трои, раз у них благодаря этому появились потомки, которые владеют миром (
ИДЕИ СЦИПИОНА ОБ ИСТОРИЧЕСКОЙ МИССИИ РИМА
Битва при Магнесии изменила лицо тогдашнего мира. Всего около десяти лет назад греки узнали римлян, и вот они уже владыки вселенной. Если бы во времена битвы при Каннах, когда Филипп и Антиох лелеяли честолюбивые планы, так вот, если бы в то время какой-нибудь гадатель предсказал им, что пройдет несколько лет и они будут повиноваться безвестным западным варварам, то уж, конечно, они отмахнулись бы от этого пророчества, как от пустого вздора. Ибо «римляне, — говорит Полибий, — пережили столь быструю и решительную перемену в своем положении, как ни один другой из современных народов» (
С невероятной стремительностью они нанесли удар за ударом и одно за другим сокрушили могущественнейшие государства — Карфаген, Македонию, царство Селевкидов. У них не было теперь соперников, все народы склонились перед великой Республикой. «Все единодушно признали теперь необходимость повиноваться римлянам и покориться их велениям» (
Сципион не просто сыграл в этом внезапном взлете Рима большую роль: современникам часто казалось, что все римское могущество создано им одним. Один его враг с горечью говорил: «Теперь Греции, Азии и всем восточным народам ясно то, в чем давно уже убеждены были Испания, Галлия, Сицилия и Африка, а именно, что Сципион один — глава и опора римского владычества, что под сенью Сципиона укрывается государство, владычествующее над вселенной» (
Но Сципион был не просто великим полководцем, завоевавшим Риму новые земли. Он не был мечом сената и народа. Нет. И сейчас я подхожу к самому главному. Когда я говорила ранее, что Сципион совершенно отошел от дел, что политика перестала его интересовать, это было правдой, но только отчасти. Верно, что Публия не волновали дрязги в сенате. Верно, что он не стремился выслужиться перед народом. Он не хотел, подобно Варрону и Фламинию, уменьшить власть сената или, как некоторые нобили, принизить народ. И все-таки он думал о политике, но политике иной. Он мечтал о великой миссии Рима и сам своими руками помог ему стать на то место в мире, которое он должен был занимать согласно его замыслам. Он сам осуществил свои планы, а родились они, вероятно, еще задолго до Замы. И он дожил до того, как его мечта стала плотью. Что же это была за мечта?
Даже поверхностного взгляда довольно, чтобы разглядеть, что все мирные договоры, заключенные в то время, как две капли воды похожи друг на друга. Все они являются копиями договора с Карфагеном. Все они отражают одну политическую линию: Тит при этом ссылается на Сципиона, Сципион — на Тита. В результате этих договоров великие империи — Карфаген, Македония, держава Селевкидов — сохраняли полную внутреннюю свободу, не принимали в свои города иноземных гарнизонов, не платили дани, не меняли своей конституции, не подчинялись римскому наместнику, но сокращали до минимума свою армию и флот и фактически лишались права вести войны. Все отнятые у них территории — Ливия, Греция и Малая Азия — не становились собственностью Рима, но получали свободу и всячески укреплялись. Вместо отдельных степных лоскутных княжеств возникает Великая Ливия Масиниссы, Греция получает свободу и оберегается Римом, царство Пергам становится мощным государством[149] .{78}
Вместо дани побежденные империи выплачивали
Публий очень обстоятельно разъяснял свои взгляды иноземным народам и обосновывал свою позицию. Во время войны с Антиохом он написал много «открытых писем», которые носят характер прокламаций, где он формулирует основные принципы внешней политики Рима.[150] Вот как Полибий пересказывает одно из них. Сципион пишет, что «римляне ни одного из наследственных царей не лишали власти, напротив, сами восстановили некоторых владык и пределы их могущества расширили. В ряду этих имен они[151] называли Андобалу и Колиханта в Иберии,[152] Масиниссу в Ливии… Точно так же в Элладе поступили они с Филиппом и Набисом. Что касается Набиса, то, имея возможность погубить его вконец, римляне не сделали этого, оказавши ему пощаду, хотя и тирану, и только возложили на него
В другом письме читаем: «Люций Корнелий Сципион, главнокомандующий римлян, и Публий Корнелий передают привет сенату и народу Гераклеи… Мы дружественны ко всем эллинам, а так как вы отдались на нашу милость, мы постараемся сделать все возможное для вас и постоянно быть вам полезными. Мы даруем свободу вам и всем другим государствам, которые вручили себя нам, мы даем им автономию во всех делах, и во всех других отношениях мы постараемся постоянно вам помогать. Мы получили от вас выражения и обещания доброго расположения и постараемся, чтобы никто не превзошел нас в благодарности».[154] Подобные же заявления есть и в письме к колофонянам, подобные же речи говорил Сципион этолянам и афинянам в Греции.
Таким образом, установился
