плиты и жарила яичницу.
– Проснулась? – спросила она, не повернувшись ко мне.
– Как видишь. А отчего ты ко мне не пришла и не разбудила?
– Я заглянула к тебе, – пояснила Тата. – Но ты так сладко спала, что будить тебя – означало бы навлечь на себя смертный грех, а поскольку за мной и так грехов водится немало, то вешать на свою душу еще один я не захотела. Так что решила позавтракать в одиночестве. А ты тут и явилась.
– Говоришь, как будто и не рада мне.
– Ага! Лишний роток. Еще и на тебя яичницу теперь готовить надо.
– Обойдусь. Кстати, я ее и не очень-то люблю. Бутерброд с копченой колбасой меня вполне устроит.
– Ну и отлично. Чайник сейчас вскипятим и обдумаем план действий. – Тата сняла с плиты сковородку, на которой пыхтела и шкворчала яичница, и, взяв деревянную подставку, с размаху поставила сковородку на нее.
При этих словах я невольно поежилась. Мысленно я оттягивала этот момент, но и прятать голову в песок, как страус, было глупо. Я ведь приняла решение приехать сюда, приняла его я добровольно (хотя и под нажимом Таты, съехидничал мой внутренний голос), и поэтому отступать было поздно.
Тата как будто почуяла мое состояние.
– Эх, Юля! Трусиха ты настоящая. Раз мы уж взялись за это дело, идти нужно только вперед. Смелость города берет, так, кажется, нас в школе учил историк Святослав Викентьевич, светлая ему память!
– Все в порядке, – попыталась переубедить я ее. Еще не хватало – показать подруге свою слабость! Татка, конечно, очень близкий мой человек. Но на язычок ей лучше не попадаться. Сгнобит в два счета. – Просто я не представляю, как мы будем… действовать.
Тата издала звук, похожий на фырчанье:
– Все уже продумано, подруга, не боись! Сначала нужно опросить свидетелей по второму разу. Авось кто-то что-нибудь и вспомнит.
– Прошло время, – засомневалась я.
Тата смерила меня снисходительным взглядом с головы до ног.
– Вот именно: потому что прошло время, языки и развяжутся. Тогда они все были слишком напуганы. Полиция, то да се… А сейчас все расслабились. Прошло три месяца. Потом, мы – лица, властью не облеченные, и поэтому нас бояться незачем. А еще… – Тата замолкла и нахмурилась.
Но я слишком хорошо ее знала и поэтому спокойно сказала:
– Продолжай. Сказав «а», говори и «б».
– Я просто подумала… – Татка придвинулась ко мне. – Тот, кто причастен к этому, поймет, что за это дело взялись снова, и тем самым обнаружит себя. Мы как бы разворошим это осиное гнездо.
– Ты думаешь? – Я потерла большим пальцем указательный. – Мне кажется, искать концы нужно не здесь.
– Здесь! Не могла она пропасть незамеченной. Попомни мое слово, не могла. Здесь дача, и все на виду. А девчонка пропала именно тут…
Я поморщилась:
– Тат! Полиция уже все, что могла, прочесала и всех опросила. Руся исчезла – и словно концы в воду. Я уже говорила: не верю я в эту затею.
– Вот это плохо, – сказала Тата, прищурившись. – Вера всегда нужна. Вера, она, как говорится, горы сдвигает.
– Нет… – Я опустила голову. – Я верю, что Руся жива. То есть я ни одного дня не верила и даже не допускала мысли, что… – Мой голос сорвался. – Ты понимаешь, – уже шепотом заключила я.
– Понимаю, – спокойно кивнула Тата. – Если б не понимала, мы бы с тобой не дружили. Сигареты есть?
– Нет.
– Покончила с развратом? Образцово-показательная женщина?
– Костя не разрешал мне курить. Один раз застал с сигаретой и предупредил: увижу, мол, еще раз – губы вырву. Я и бросила. С ним, как ты знаешь, шутки были плохи. Обычно он дважды не повторял.
– Кремень мужик был, – протянула Тата. – Что тут сказать! Кре-мень. Ладно, вернемся в сегодняшний день. Для тебя яишенку все же сварганить?
– Обойдусь кофе. И хлебом с маслом.
– Дело хозяйское.
Тата заварила крепкий кофе и пододвинула ко мне чашку, встала и вышла в комнату. Вернулась она оттуда с толстым блокнотом в руках.
– Вот. – Она потрясла блокнотом в воздухе. – Мы будем сюда записывать все свои умные мысли и план действий.
– А глупые мысли куда денем?
– Глупых у нас не будет, – смерила меня снисходительным взглядом подруга. – Откуда такое самоуничижение? Этот козел, что ли, твою самооценку понизил?
– Тат! – рассердилась я.
Тата сдвинула было брови, но через секунду на ее лице засияла широкая улыбка.
– Мир! И прости…
– Предупреждаю! – Я подняла указательный палец.
– Какая же ты все-таки зануда, – вздохнула подруга. – Но – ладно. Молчу, молчу.
Расправившись с яичницей, Тата придвинула блокнот, вторично пошла в комнату за ручкой и, вернувшись, посмотрела на меня с победным блеском в глазах.
– Итак: кто у тебя идет под номером один?
– Что ты имеешь в виду?
– Господи! – нетерпеливо воскликнула Тата. – Ну, кто вызывает у тебя наибольшие подозрения? Как ты считаешь? Есть у тебя какие-то соображения по этому поводу?
– Стоп-стоп, – сказала я, отхлебывая горячий кофе. – Черт! Ошпарилась. Ты всегда такой кофе готовишь?
– Ага! Привыкла в Америке пить такой. Горячий и крепкий. Что ты хотела сказать?
– Так не пойдет! Если ты спрашиваешь: кто вызывает наибольшие подозрения, значит, мы уже предвзято отнесемся к этому человеку. А нам нужно все обстоятельства исследовать беспристрастно. Разве ты не говорила об этом? – напустилась я на нее. – А так мы будем сначала строить версии, а потом подгонять под них факты? Так, что ли?
Тата посмотрела на меня и сказала:
– Кажется, ты наконец-то начинаешь говорить умные вещи.
– Но-но-но! – притворно замахнулась я на нее. – Полегче на поворотах, подружка!
Я как бы играла в игру, предложенную Татой. Если я поведу себя иначе, то просто разрыдаюсь и буду плакать о Русе и Славе долго-долго. Вновь впаду в оцепенение, которое было моим постоянным спутником в течение всех этих трех месяцев. Я стиснула зубы. Тата права! Если мы ввязались в это дело – назад хода нет, и надо попытаться выжать из этой ситуации максимум возможного. А вдруг Тата права – этот вопрос преследовал меня и не давал покоя. Вдруг что-то было упущено тогда: какая-то зацепка, деталь, на которую в то время впопыхах не обратили внимания, а она-то и являлась истинным ключом к исчезновению Руси? В самом деле, что же получается: ребенок исчез среди бела дня – и никто ничего не видел?! Быть такого не может! Если вновь пройтись по всем опрошенным свидетелям, есть шанс, что мы узнаем нечто, что приведет нас к Русе. А потом – и к Славе. Я разволновалась и теперь уже не думала о том, что еще совсем недавно была скептически настроена по отношению к Татиной идее.
– Хорошо. Я согласна, – сказала Тата. – Мы никого не станем подозревать заранее, но с какого-то конкретного человека мы должны начать. Пусть он будет условным номером один. Кого ты предлагаешь на эту роль?
– Может быть, Виктора Петровича? Я его неплохо знаю. Полковник в отставке, честен, предан умершей жене. Грубоват, рубит правду-матку с плеча, но в душе – верный и даже несколько сентиментальный. На него можно положиться и все такое…
