Костя отцепляет мои ноги, поворачивает карабин, и я оказываюсь лицом к нему. Он прижимается щекой к груди, забрасывает мои ноги себе за спину. Двигается медленно… так медленно, что я начинаю стонать, и даже кляп не спасает. Это продолжается еще долго – почти до утра. В полуобмороке я слышу, как Джер говорит что-то насчет «вдвоем», но Костя грубо его прерывает. В итоге я даже не понимаю уже, кто и где, что происходит… Никакого душа, ничего – спать. Втроем на кровати. Сквозь сон я чувствую, как Костя притягивает меня к себе, обнимает и бормочет в ухо:
– Я тебя люблю… ты слышишь…
Я приходила в себя дня три, наверное. Первые сутки спала, замкнувшись в темной из-за опущенных штор спальне, не ела, не вставала – спала. На телефонные звонки не отвечала, никого не хотела видеть. Никогда прежде мы с Костей не делали такого, не снимали. В первые сутки я совсем ничего не соображала, потом начали всплывать кадры – и стало так противно от себя самой, что захотелось умереть. К концу третьего дня прошло и это. Ко всему можно привыкнуть.
Казалось бы, после такого можно и с ума сойти… Но я смогла уговорить себя, что это не я, не со мной, что это просто был дурной сон, а теперь я проснулась – и все, ничего не происходило, ничего не было. Я вообще экстремалка по жизни, люблю все доводить до крайности. Со мной всегда сложно – такой характер. Костя постоянно оглядывается – не сделал ли чего-то не того, не сказал ли чего-то этакого… Ну кому это надо? А он вот терпит. А я пользуюсь.
Я помню момент, когда ему впервые предложили хороший побочный заработок. Его любовь к рисованию и фотографии нашла отклик в сердце одного местного олигарха, и тот возжелал иметь календарь с работами Кости. Поскольку моделью служу всегда я, мне тоже причиталось кое-что. Причем в весьма ощутимой сумме в твердой валюте. Однако этот деятель не знал и потому не учел одного: я категорически отказывалась иметь дело с заказчиками из местных и подняла такой крик, что Костя был не рад, что рассказал мне.
– Да я сделаю, чтобы лица не было видно! – убеждал Костя, которому не деньги даже были нужны в тот момент, а возможность реализовать себя. – Ты посмотри, сколько у нас снимков, где вообще лица нет, и это никакой роли не играет!
– Я тебе ясно сказала – только попробуй! – я шипела, как раскаленная сковорода, на которую случайно брызнули водой. – Не дай бог, я узнаю!
– Успокойся! Я же сказал – не буду, раз ты не хочешь, – раздраженно бросил Костя, и я в тот момент даже не поняла, что своей истерикой заставила его отказаться от возможного осуществления какой-то его тайной мечты.
Он вздохнул и перевел разговор на другую тему, потом велел мне переодеться в комбинезон и сесть в кресло. Сам же взялся за фотоаппарат и решил вдруг заняться крупными планами – снимать только глаза.
– Мне надо, чтобы ты плакала, – заявил он, и я фыркнула:
– Я же тебе не резиновая баба! Я не могу плакать просто потому, что тебе надо!
– Да? Я помогу… Обижаться не будешь?
Мой взгляд красноречиво объясняет гению эротической фотосъемки всю абсурдность его вопроса. В моем лексиконе слова «обида» нет, точно так же как и слова «хватит».
Костя приближается ко мне и хлестко бьет по щеке. Я поднимаю глаза – ничего, слез нет, только на щеке красное пятно. Костя недоволен:
– Ну, вспомни что-нибудь печальное, неужели нечего?
– Если только вспомнить день нашего знакомства.
Еще пощечина – теперь уже не игровая ни фига. Вот вечно я так – нарываюсь, нарываюсь… А зачем? Да кто знает?
– Больно? – с каким-то садистским любопытством спрашивает Костя, глядя на мой неестественный румянец.
– Нет!
– А так? – добавляет еще по разу.
– Нет! И вообще – отстань от меня! Я не хочу фотографироваться! – Я пытаюсь встать из кресла, но Костя толкает меня обратно:
– Куда?! Я тебе не разрешал вставать!
Сейчас мне очень хочется ударить его по лицу, примерно так же сильно, как он только что бил меня. Но я не могу…
Закусываю губу, но не плачу. Я прекрасно знаю, как это все называется – во мне проснулся дух противоречия, который и заставляет меня так вести себя. В любой другой момент я могла бы легко заплакать, только вспомнив о своем диагнозе, но не сегодня. Просто не тот день, и Костя не виноват в этом. Просто не повезло.
И вдруг я вижу, каким отчаянием наполняются его глаза… Такое ощущение, что он сам сейчас заплачет. Неужели ему так нужен снимок моих страдающих глаз? Зачем?
– Костя…
– Молчать! – орет он, отворачиваясь от меня. – Ты делаешь это специально – чтобы меня разозлить? Неужели так тяжело? Тяжело просто закрыть глаза и подумать о чем-то неприятном?!
«Тяжело, да. Мне – тяжело, особенно когда ты себя так ведешь». Он вдруг хватает ремень и начинает хлестать меня, не глядя даже, куда именно попадает. Я поднимаю руки, защищая лицо – по ним прилетает так, что слезы сами выкатываются на щеки. Можно сказать – стоп, и все закончится, но я не могу произнести ни слова. Костя, заметив, что достиг желаемого, бросает ремень и хватается за фотоаппарат, щелкает быстро-быстро… Руки у меня горят, как ошпаренные, на них красные полосы. Это означает, что придется носить одежду с длинными рукавами какое-то время. Муж, к счастью, в отъезде. Мне с этим вообще везет – он часто уезжает, не бывает дома неделями, а то и месяцами, в связи с чем я ухитряюсь жить так, как живу.
Костя закончил, убирает камеру и садится на корточки передо мной:
– Прости… Тебе больно?
Я никогда не отвечаю на этот вопрос утвердительно – неужели трудно это запомнить и не переспрашивать постоянно, в надежде услышать что-то новое?!
– Ты зачем в медицинский пошел, а? Хотел иметь возможность безнаказанно резать людей? – Я не могу удержаться, чтобы не сказать гадость, это вообще всегда сильнее меня. – Ведь тебе надо было идти в академию искусств.
– Мне хорошо и так. – Костя закрыл глаза и водит губами по моей груди, заставляя меня покрываться мурашками. – Ты знаешь, я вот всегда думаю – а как так вышло, что мы с тобой друг друга нашли, а?
– Не знаю… Я лично тебя не искала.
– Ну, можно подумать, я искал тебя! – фыркает он. – Особенно после того, как ты замуж выскочила! Я тебе никогда этого не говорил, но вот тогда я понял, что хочу тебя увидеть беспомощной, зависимой от меня, и чтобы я мог все, что угодно, с тобой сделать. Я так хотел этого, что у меня крышу рвало – ночами видел, как ты извиваешься, плачешь и просишь прекратить… Лорка, ты самая лучшая – знаешь?
– Конечно – я вообще богиня, ты разве не понял?
Он смеется, не догадываясь, что я не шучу. Я с ним себя такой и ощущаю, потому что могу выполнить любое его желание. Костя – фотограф тонкий, со вкусом и своеобразным восприятием фетиша. Ему хочется, чтобы все выглядело утонченно-красиво и порочно, именно поэтому все наши фотосессии непременно костюмированные, как спектакли. Ему нужно видеть мои слезы и выражение лица, поэтому маски мы используем крайне редко – все равно в процессе обработки Костя обрезает снимки или ретуширует лицо так, что его не узнать. Ему нужно, чтобы девайсы подчеркивали несоответствие – и поэтому наручники строго «полицейские», в которых мои тонкие руки выглядят особенно эротично. Каждая мелочь, каждая незначительная деталь имеет для Кости огромное значение, и он обстоятельно подходит ко всему.
…Календарь для олигарха мы так и не сделали, но вскоре стали появляться другие заказы, и я в конце концов согласилась…
