злобными комментариями.
Правда, остальных деревенских детей Люба старалась не цеплять – если всем скопом отметелят, замучаешься по очереди пакостить – вымещала свою зависть и злобу на родственниках.
И через неделю допекла их так, что Сашка, воспользовавшись тем, что бабушка как раз затеяла банный день и в этот момент драила в летнем душе противно верещавшую Любу, собрал всех в верхнем штабе, куда к концу лета мог вскарабкаться уже и Петя.
– Ну что делать будем? – сумрачно произнес он, покусывая длинную травинку. – Любка уже достала – сил нет!
– Так чего, – шмыгнул носом Сенька, – через две недели она уберется, а Петька останется. Делов-то!
– Ага, делов, – грустно прошептала Надя. – Я ведь с ней уеду. Без Петечки мне и так плохо будет, а тут еще и она! Лето для меня всегда было отдыхом от Любы. И пусть даже она была здесь, а мы с Петечкой – дома, но все равно спокойно было, тихо. Папка не в счет… А сейчас этот отдых сократился на месяц. Мне же с ней приходится спать в одной кровати, места ведь нет, а она толкается и щиплется! И все время одеяло стаскивает.
– Ага, и днем от нее не избавишься, от липучки энтой, – солидно покивал Ванька.
– Зачем она вообще живет? – ненавидяще процедил Петя, сжав кулачки. – Утонула бы – и всем только лучше стало!
– Ты че, сдурел? – покрутил пальцем у виска Сашка. – Нельзя никому смерти желать! А тем более – сестре родной!
– Ну и сестра, ну и что? А чего она? Любка меня всю жизнь обижает, уродом называет, и сама мне смерти желает – вот! «Чтоб ты сдох, чтоб ты сдох!» Ей можно, а мне нельзя?!
– Никому нельзя. Любка малая еще, подрастет – поумнеет. И не всерьез она говорит, так, языком чешет.
– Всерьез-всерьез. Мне Надя рассказывала, как Любка меня, маленького, подушкой придушить хотела, да мамка вовремя в комнату вошла.
– Да ты гонишь! – отмахнулся Сашок, но, увидев лицо сестренки, недоверчиво протянул: – Че, правда было?
– Она не понимала ничего. – Губы Нади задрожали, в глазах заблестели слезы. – Ее папка науськал, пьяный был.
– И отца ненавижу, – упрямо поджал губы Петя. – Вырасту – убью.
– Тьфу, дурак какой! – покачал головой Сашка. – Ладно, хватит глупости говорить, лучше слушайте сюда. Я предлагаю сбегать от Любки.
– А толку? – Сенька запулил абрикосовую косточку в стену халабуды. – Она все равно на пляж притащится.
– Она – на пляж, а мы… – Сашка торжествующе улыбнулся. – А нас там нет!
– А где мы? – затаив дыхание, мгновенно включился в игру Петя. – В засаде?
– Да ну, в какой еще засаде! Нам ведь главное че?
– Че?
– Избавиться от ее компании.
– Ну да. А как?
– Да уж точно не топить.
«А жаль».
Петька аж вздрогнул от собственной мысли. Ничего он не хотел утоплять Любку, он и котенка не утопит, он даже жука раздавить не может – жалко, живой ведь.
А вслух спросил:
– Да понятно, что не топить, а че делать-то будем? Любка здесь вроде все места знает, она же четвертый раз у бабушки отдыхает.
– Все да не все, – загадочно улыбнулся Сашка, подмигнув братьям. – Да, пацаны?
– Ты… – Глаза младшего, Ваньки, восхищенно расширились. – Ты хочешь к каменюкам пойти?!
– Ага.
– Да ты че?! Туда же батя запретил ходить! И остальным тоже нельзя! Туда вообще никто не ходит!
– Вот то-то и оно! Поэтому и Любка не знает, где это! А там, за каменюками, между прочим, тоже пляж есть, и еще получше этого!
– А ты откуда знаешь? Ты че… – Теперь уже и Сенька ошарашенно вытаращился на старшего брата. – Ты туда… ходил?!
– Можно подумать, что ты не ходил!
– Не-е-е, не ходил, страшно. Все говорят: там плохое место. Там люди пропадают!
– Бабьи сказки это – негде там пропасть, поверь! Мы с Гришкой там все облазили – никаких ям или провалов, зато такое классное ощущение, когда внутрь залазишь! Словно пузырьки в крови появляются, щекотные!
– Это с каким Гришкой, – нахмурилась Надя, – с бабы Зины внуком?
– Ну да. А откуда ты его знаешь? Он же в этом году не приехал! Мы с ним прошлым летом туда тайком ходили, Гришка подбил. И вот, видишь, я живой и невредимый!
– Ага, а Гришка твой?
– А чего Гришка? Баба Зина сказала, что он в лагере, вот как Любка была.
– Ничего не в лагере, он в санатории!
– В каком еще санатории? Че еще за санаторий? Как санстанция, что ли? – усмехнулся Сашок.
– Нет, не санстанция! Санаторий – это типа больнички, но у моря, или у источника целебной воды, или вот как с Гришкой – лечебные грязи.
– Чего-о-о? – расхохотался Сенька. – Гря-а-а-ази? Лечебные? Так это че, наша Хавронья лечится в хлеву, так?
– Дурак ты, Сенька, – насупилась Надя. – В школе надо учителей слушать и журналы с газетами читать. Есть специальные грязи, с какими-то лекарствами природными внутри, ими обмазывают больное место, чтобы лекарство через кожу внутрь попало. И Гришку в такой отправили, куда-то в Крым.
– А ты откуда знаешь?
– Слышала, как баба Зина с нашей бабулей разговаривала и плакала при этом.
– Плакала? – посерьезнел Сашка. – Почему?
– Потому что Гришка твой обезножел.
– Как это?
– А так это. Баба Зина рассказывала, что после того, как Гришка вернулся отсюда в город, у него начали сохнуть ноги.
– Сохнуть? – хихикнул Ванька. – Как яблоки на солнце?
– Глохни! – Ванька ойкнул и схватился за ушибленный братом затылок, а Сашок нетерпеливо повернулся к Наде: – Что значит – сохнуть? Как ноги могут сохнуть?
– Не знаю, так баба Зина сказала. Короче, к Новому году Гришка уже не вставал с постели, и с той поры – по больницам да по санаториям. Но ничего не помогает, вроде ему инвалидность определять будут.
– Ни фига себе!
– Вот тебе и каменюки!
– А при чем тут каменюки? Со мной-то все в порядке! К тому же Гришка внутрь не лазил, засс…л! Ох ты, – Сашка озадаченно почесал затылок. – Я щас вспомнил. Он ведь обосс…л каменюку-то! Я ему еще говорил – иди вон к дереву, тут нельзя, а он ржет: можно! И все четыре угла обдул!
– Не, ребята, – боязливо поежился Ванька, – я туда не пойду! Ну его! Лучше Любку потерпеть, чем потом без ног остаться! И батя выпорет, если узнает!
– Я тоже не пойду, – твердо произнесла Надя. – И Петю не пущу. Я чувствую – там действительно плохое место.
– Да я и сам че-то расхотел, – криво усмехнулся Сашка. – Я ж не знал про Гришку-то! К тому же к этим каменюкам идти далековато, и через лес все время, а там кусты цеплючие такие.
